От её речей Агафья успокоилась, с постели поднялась, уговорила гостью наливочки попить. Перекусить, чем бог послал. А потом сама болящая стала Прозору слушать да успокаивать, ведь и знахаркам без людского участия тоже не обойтись.
Князь Всеволод думал, что на пиру он – самый несчастный. На молодую жену ему даже глаза поднимать не хотелось, не то что обнимать да целовать на потеху гостям.
В свое видение у Прозоры князь поверил безоговорочно. Конечно, жена его не подстроила собственный плен, но как быстро она успокоилась с другим! Чем больше он об этом думал, тем хуже ему становилось.
Другой бы на месте Всеволода постарался забыть неверную жену. Ведь судьба устроила ему свадьбу с такой красавицей!
"Утешься с нею, Всеволод, и не думай больше ни о ком!" – так пытался уговорить он самого себя.
Увы, ничего не получалось.
Он даже представить себе не мог, что хуже всех на пиру чувствовала себя Ингрид, хотя она и виду не показывала, как ей тоскливо.
Всю жизнь – месяц назад Ингрид исполнилось пятнадцать лет – она страдала от одиночества.
Мать её умерла при родах, а отец долго не горевал, привел в дом другую жену – гордую, надменную красавицу.
Нет, она не издевалась над падчерицей подобно мачехам из страшных сказок, она просто её не замечала. Отдала на попечение слуг и только изредка вспоминала, что девочка растёт и что-то ей нужно. Но и тогда она общалась не с самой Ингрид, а с её отцом.
– Мне кажется, Витольд, вашей дочери пора найти учительницу.
Или:
– Пора, Витольд, вашу дочь готовить к первому причастию.
Или:
– Витольд, вы уже подумали о женихе для вашей дочери?
И никогда не звала её по имени. Впрочем, кроме одного раза. Отец тогда наказал её за какую-то мелкую провинность, запретил на целый день выходить из своей комнаты.
– Запомни, Ингрид, – сказала мачеха плачущей девочке, – женщина рождается на свет не для радости, а для того, чтобы покоряться мужчине и исполнять свой долг перед ним.
"А почему мужчина ничего не должен женщине?" – хотелось спросить Ингрид, но она промолчала.
Теперь Ингрид выходит замуж за человека, о котором ничего толком не знает. Ей никто не счел нужным объяснять. Просто в один прекрасный день за ужином отец сказал:
– Ингрид, к завтрашнему дню собери вещи. Ты уезжаешь к росам, где выйдешь замуж за их князя. Сопровождать тебя будут братья с дружинниками.
Братья были двоюродными – племянники отца. Она никогда с ними близко не общалась, а между тем даже путь к брачной постели она должна была проделать в обществе чужих, равнодушных людей.
Горько рыдающую Ингрид ночью успокаивала её служанка.
– Не плачьте, госпожа, в русской земле хорошо. Там тепло, а люди добрые, веселые. У вас будет красивый, любящий муж…
И что она увидела на самом деле? По-русски Ингрид говорила плохо, очень этого стеснялась, а приставленные к ней для подготовки к свадьбе девушки сочли чужеземку надменной и холодной.
Не лучше отнесся к ней и будущий муж. Какая там доброта! Самого обычного участия, какое человек проявляет даже к щенку или к котенку, она не почувствовала. Можно подумать, Ингрид сделала князю что-нибудь плохое.
Он даже целовал её как… как икону, а не живого человека! Едва касался губами.
Нет, видимо, Ингрид на роду написано жить без любви и сочувствия всю жизнь!
Между тем Всеволод поискал глазами Прозору. Знал, что она сидит на пиру. Она же не только гадалка, но и знахарка. Дала бы ему, что ли, травы какой! Чтобы он успокоился и все забыл. Но Всеволод увидел лишь Лозу, который оживленно беседовал с его новым конюшим.
Совсем другим человеком казался теперь Лоза: уверенным, спокойным, гордым.
Но вот князь увидел, как в двери входит Прозора. Уже не скрываясь, не дожидаясь, пока она сядет на место, князь вышел ей навстречу.
– Худо тебе, сынок? – она участливо заглянула в его глаза.
С той поры, как Всеволод побывал в её избушке, они ни разу словом не перемолвились. Что именно князь увидел в зеркале, она не знала, но догадывалась, потому что сама на Анастасию погадала. Выходило, что жива она, но рядом с нею сейчас другой мужчина…
– Худо, – князь горестно покачал головой. – Стоит перед глазами изменщица проклятая, ни о чем другом думать не могу!
– Не судите, не судимы будете, – мягко заметила Прозора. – Многое скрыто от нас во мраке, и не всегда человек волен делать то, что хотел бы…
Она мимолетным взглядом окинула поникшую невесту. Как и все себялюбцы, Всеволод, конечно, не замечал тоску девушки. Одна, в чужой стране, а тут ещё жених на неё внимания не обращает…
– Одно утешение есть для нас в тяжелые минуты жизни, – осторожно начала она.
– Какое? – оживился Всеволод.
– Призреть подле себя душу ещё более одинокую, всеми забытую.
– Фу, – разочарованно выдохнул князь. – В мои ли годы заниматься призрением одиноких?
Прозора с сожалением подумала, что князь вряд ли озаботился тем, каково Анастасии в плену, а лишь возмущен, что забыли его, такого особенного!
– Что ты думаешь, княже, о своей невесте?
– А ну ее! – махнул рукой Всеволод. – Молчит. Только глазами хлопает. Не девка – кусок льда!
– А ежели она напугана? Плохо понимает по-русски? Каким бы ты был на её месте? Небось, и замуж отдали, согласия не спросив… А ведь ты – её единственная защита и опора.
Князь оглянулся на Ингрид, заметно погрустневшую, хоть она и старалась держаться спокойно. Что-то тёплое шевельнулось в его груди – уж злым человеком он не был.
– Я навещу вас с Лозой в Холмах? – утвердительно спросил он. – С молодой женой.
– Почтём за счастье, – поклонилась ему Прозора.
Глава двадцатая
Слабость, накатившая было на Анастасию, наконец ушла, и женщина почувствовала необходимость срочно сделать что-то. Такое с нею иной раз случалось: мелькала мысль о чём-то упущенном и важном, и она не могла больше ни о чём думать, пока не вспоминала, что упустила.
Так и теперь. Она поспешно поднялась с лежанки, чтобы разыскать Заиру. К счастью, та не успела уйти далеко, задержалась у юрты кузнеца Юсуфа. Скорее даже не юрты, а навеса, наспех сооруженного подле кузнечного горна. Юсуф тоже был рабом, но испытывал к Заире нежную привязанность. Девушка была родом из тех же мест, откуда его увели в плен монголы…
По звяканью металла Анастасия подругу и нашла. Заира с важным видом перебирала сваленные у горна заготовки, для чего-то каждую из них взвешивая в руке.
– Не найдём сабли, – сказала она, услышав шаги Анастасии, – это будет нашим оружием.
