– Обними меня, Ана, – вдруг вырвалось у него.
Аваджи и сам удивился собственной просьбе. Никогда прежде он не произносил таких слов. Оказывается, он вовсе не воспринимал Анастасию женщиной, бывшей чьей-то женой, ждущей ребёнка от незнакомого ему мужчины. Она казалась чистой юной девушкой, непорочной, всю жизнь ждавшей его одного. Представляя, как её нежные руки обовьют его, Аваджи затрепетал.
Его нечаянная мольба удивила Анастасию. Она и сама была смущена: никогда прежде она не замечала, как красив молодой сотник.
Не желтолиц, как другие его воины, хотя и покрыт ровным золотистым загаром. И глаза – не узкие щелочки, как у Тури-хана, а большие, открытые, похожие на косточку миндаля.
И ресницы длинные, пушистые. Нос красивый. Не приплюснутый, как у других монголов, а прямой, с горбинкой, с чётко вырезанными ноздрями. Брови чёрными стрелами сходятся на переносице. Кто была его мать? Какая красавица, из каких краев подарила мужу-монголу такого красивого сына?
Она ничего не знала о нём, кроме имени. А он? Знает ли он… Анастасия вздрогнула: мужчина взял её замуж беременную! Она прижала к губам руку, будто удерживая готовый сорваться с них крик. И всё же прошептала еле слышно:
– Я жду ребенка.
– Знаю.
Знает?! Мысли Анастасии заметались: зачем он на ней женился? А если… если он хочет её унизить, опозорить ещё больше? Отнять будущего ребёнка? Она совсем не знает обычаев этой дикой страны!
В голове набатом гудело: "Не верь! Не верь! Берегись!"
Но он просто сказал:
– Я обещаю признать этого ребенка своим и никогда, ни в чём не отличать от собственных детей.
Почему-то Анастасия ему сразу поверила. Шагнула вперед и обняла Аваджи. Не потому, что в её сердце проснулась любовь к нему, а из чувства огромной благодарности к человеку, который не только вытащил её из грязи и позора, но и обещал защиту её будущему ребёнку…
Аваджи тоже не думал, что Анастасия его вдруг полюбила. Он и сам лишь недавно стал ощущать, как бьётся его до того молчавшее сердце.
Как в первый раз оно толкнулось при виде молодой женщины с огромной охапкой травы на спине.
Потом, когда она несла воду от колодца. В том же ветхом выгоревшем платье нищенки – и где отыскала такое скряга Эталмас!
Пальцы Анастасии, сжимавшие горло тяжелого кувшина, тонкие нежные пальцы госпожи, исколотые колючей травой, которые ему страстно захотелось поцеловать. Это становилось наваждением.
Тогда-то он и пошёл к хану. Аваджи казалось, что, женившись на уруске, он вернёт своему сердцу прежний покой.
Но он слишком глубоко заглянул в зелёный омут её глаз!
И теперь, когда она прижалась к нему в порыве благодарности, его сердце так громко стукнуло, что он понял: прежнего покоя ему никогда не обрести!
Аваджи знал, что Тури-хан распорядился подготовить его будущую жену так же, как готовили женщин для него самого. Служанки вымыли Анастасию в воде с ароматическим маслом, и все же она пахла по-своему: запахом свежести, смешанным с запахом парного молока и дурманом цветущих весенних деревьев.
Он осторожно коснулся её груди и, почувствовав, как на руку упала горячая капля слезы, испугался: "Неужели я обидел её? Но чем?"
Так они стояли и молчали. Долго. И время сыпалось вокруг них, как песок бархана под легким ветром. Аваджи мог бы схватить её, опрокинуть на лежанку, словом, вести себя так, как вели мужчины с девушками желтой юрты, но что-то подсказывало ему: нельзя торопиться. И он не торопился. Аваджи умел ждать.
Наверное, Анастасия именно этого боялась, опять переживая свой позор в юрте Тури-хана, но когда подняла голову и встретилась с его спокойными ласковыми глазами, в которых светилось понимание, сама взяла его руку и положила себе на грудь.
Что ещё она могла ему дать? Несчастная обездоленная женщина с ребенком во чреве? Только благодарность. И женскую ласку, которой ему не хватало с самого рождения.
Глава седьмая
Метавшийся в горячке князь Всеволод раз за разом переживал в воспаленном мозгу сражение, в котором удар копья монгола сбросил его с коня.
Он не видел, что было дальше.
А дальше его дружина получила неожиданную подмогу. Прорвавшийся сквозь русскую заставу отряд поганых обеспокоил жителей приграничного селения: так далеко вглубь их земель раскосые «мунгалы» давно не заходили.
Похватав колья, топоры, вилы, рогатины – у кого что было – люди прыгнули на два воза из-под сена, в кои запрягли по три крепких мужицких лошадки, ибо не для каждого народного ополченца нашелся бы справный конь, и помчались вдогонку за мунгалами.
Те, похоже, большого сражения не хотели и знали ярость мужика, ими обокраденного. Увидев пылящие к ним возы, полные вооруженных людей, вороги немедля умчались прочь.
Так уж повелось, что налетали они на урусские селения, будто рой злобных шершней, грабили то, что успевали, и исчезали. Такая манера трусостью у татаро-монголов не считалась, а была военной хитростью. Их обычная добыча не стоила того, чтобы складывать за неё голову. Голова ещё пригодится великому хану для настоящего дела.
Всеволода бережно подняли с земли, и его дружинники, коих осталась едва половина, наскоро перевязав рану, повезли князя домой.
Знахарку Прозору к Всеволоду привёз Любомир, сын Астахов – этот рано повзрослевший горбатый подросток. Он тяжело перенёс потерю любимой сестры, и теперь считал своим долгом сделать всё для спасения её мужа. Или уже вдовца?
Несмотря на увечье, Любомир держался в седле как опытный наездник. Носясь по полям дикой степной кошкой, он водил знакомство с такими людьми, с какими его отец, боярин Михаил Астах
, никогда не знался.
Любомир считал, что горячка князя сильно затянулась. Вызванный к Всеволоду искусный арамейский врач до сего дня справиться с болезнью не смог, потому и пришла Любомиру мысль привести в княжеские палаты Прозору. Познакомился Любомир Кулеш со знахаркой прошлым летом.
В тот день случилось неладное: выехал паренёк на опушку леса, а на скаку обернулся посмотреть, не скачет ли кто за ним? Обрадовался, что от надзора батюшкиных отроков сбежал. Назад-то обернулся, а вперед не глянул. Ударился головой о низко склоненную ветку дерева и упал с коня. Вроде ударился о землю несильно, а в ноге дикая боль вспыхнула: ни вздохнуть, ни с места сдвинуться! Лежал он на земле и выл волком. Что же это за планида такая, ему наземь с высоты падать!
Ещё в детстве, когда он упал с дерева, Любомир поклялся самому себе выше собственного роста не подниматься. Даже в терем к сестре не ходил, куда лестница высокая вела. После ветки дерева, что когда-то под ним обломилась, любая лестница казалась ему ненадежной. Что с того, если под ногами других ступеньки не ломаются? Под его ногой непременно обломится.
