– Матушка! Матушка!
Прибежала Прозора. Не обращая внимания на протесты, уложила его на кровать, задрала рубаху, словно он был не мужчиной, а малым неразумным ребенком, и долго смотрела как зачарованная на его рану. Что там могло быть интересного? Но знахарка трогала затянувшийся шов холодными пальцами и всё повторяла:
– Не может быть! Не может быть!
Потом опустила рубаху и сказала торжественно, будто своему урусскому богу:
– Какой великий дар!
Аваджи ничего не понял. Но и не очень старался понять. Мало ли чего бормочут шаманы, когда стучат в свои бубны, отгоняя злых духов? Всё таинственное простым смертным и должно быть непонятно…
Но не может же он вечно сидеть в этой деревянной урусской юрте!
Аваджи уже понял, что вернулся в то самое проклятое село. Урусские мангусы, кажется, неохотно выпускают свои жертвы из цепких объятий. Но вот почему рядом с ним оказалась Ана? А что если любимую жену ему подменили? Он затряс головой от такой кощунственной мысли.
Ему бы выйти, оглядеться получше, а он вынужден сидеть взаперти – ни гость, ни пленник…
Неужели Ана не любила его, а лишь смирилась со своим невольным замужеством?.. Вот оно, искушение! Мангусы испытывают их с Аной чувства. А если и она так же мучается, сомневается в нём?
Он решительно отправился на поиски жены. Или хотя бы Прозоры, которая подскажет, где её найти.
Урусскую шаманку он нашёл сразу – она всё так же возилась со своими травами, в той же комнате. Но одна. Потому он спросил её, не сразу осознав, что она задаёт ему тот же вопрос:
– Где Анастасия?
Прозора некоторое время не сводила с него удивленных глаз, пока не поняла, что он нешуточно встревожен.
– Она пошла в амбар. Ей понадобился пчелиный воск.
– Давно? – спросил он внезапно севшим голосом.
– Давно, – кивнула Прозора и добавила виновато: – Я подумала, вы вместе.
Он побежал к выходу из дома, выскочил на крыльцо и закричал прерывающимся от волнения голосом:
– Гиде амыбар?!
Знахарка догнала его и накинула на плечи тулуп.
– Рану застудишь.
А потом по-молодому легко побежала впереди него к большому бревенчатому сараю. Анастасии там не оказалось.
– Гиде… – начал Аваджи, терзаемый самыми страшными предчувствиями.
– Гиде! – передразнила его Прозора. – Я и сама не знаю, где. Может, позвал кто?
– Паз-вал?
– Позвал, позвал, – медленно проговорила знахарка, уже и сама не веря в это предположение.
Она осмотрелась. Поначалу в запале не глянула себе под ноги, а теперь удивилась, что не заметила такого! На её подворье совсем недавно был кто-то чужой. Так она и пояснила Аваджи.
– Здесь кто-то был.
– Коназ Севола? – спросил тот первое, что пришло на ум.
– Князь? Откуда ему здесь взяться? Он в Лебедяни, от твоих джигитов отбивается. Да ты вглядись, обувка-то ваша!
– Ваша обувка! – согласно кивнул Аваджи.
Прозора могла бы говорить на его языке, что облегчило бы их общение, но не хотела. Она получала странное удовольствие оттого, что заставляла его мучиться, подыскивать те немногие русские слова, что он знал.
– Надо говорить: наша.
– Наша, – покорно повторил он.
Аваджи никогда бы не стал ссориться с Анастасией, если бы она не была такой красавицей, что заставляла его сомневаться в своем праве ею обладать. Мало того, что, вкусив радостей семейной жизни, он больше не чувствовал в себе желание воевать, у покойного Тури-хана оставалась большая часть добытых им в набегах ценностей, на которые он собирался купить себе табун лошадей…
Как он теперь станет кормить свою жену? А детей, которых они собираются завести побольше? Что он умеет, кроме как воевать или разводить скот?
А разве урусам не нужны лошади?
Подумал так Аваджи и испугался: разве он не присягал на верность великому Удэгэю? Кто-то говорил, что он был при смерти, а теперь умер, и потому Джурмагун получил депешу с приказом вернуться в Мунганскую степь.
Но это были лишь слухи. Насколько Аваджи знал Джурмагуна, до Лебедяни он считался непобедимым полководцем – неужели он станет поступаться своей славой ради маленького непокорного городка?
Куда же пропала Анастасия? Вернее, кто её похитил? То, что случилось именно так, было отчетливо написано на белом тонком покрывале снега. Так же ясно, как и на пергаменте.
Для верности Прозора с Неумёхой обежали Холмы – не видели ли женщину сельчане? Не пригласил ли кто её к себе? Анастасия исчезла.
Дозорный на башне клялся и божился, что по дороге и мышь не проскакивала. Значит, лазутчики шли по рощице вдоль болота. С той стороны, откуда врага не ждали.
– Эх, вояки! – тяжело вздохнула Прозора, мысленно пеняя мужу на то, что оставил её одну управлять Холмами, а она сама, конечно, не додумалась до простого – смотреть в обе стороны!
Прозору расстроило исчезновение Анастасии:
– До чего не везёт девке!
И не очень поверила заявлению её мужа-монгола:
– Я её найду!
Не такой он важный в войске человек – уж в этом-то Прозора разбиралась! Как она поняла, Аваджи мучил жену своей ревностью. Что ещё можно ожидать от людей, позволяющих себе иметь по четыре жены!
Но сейчас Аваджи и думать забыл о ревности. Теперь, когда Аны не было поблизости, мозги молодого сотника сразу прояснила мысль о том, что его жена в опасности. На вопрос самому себе: "Кто похитил Ану?" – он сам и ответил: "Джурмагун!"
Не мог тот не проявить внимания к Холмам. А привлёк его к этому сам Аваджи!
Он невидяще посмотрел туда, где лежали в засаде лазутчики их войска. Место они выбрали удачно – дом стоит в стороне от других, к тому же на вид самый богатый. Не понадобилось и выбирать, кого украсть. Первого же, кто сошёл с крыльца!
– Ишак шелудивый! – выругал Аваджи себя. – Ты один в этом виноват!
Он стал думать, и Прозора ошибочно приняла его раздумья за колебания. Аваджи всего лишь отрекался от законов и понятий, с которыми рождаются уйгуры: Аллах поставил над Аваджи таких людей, как Тури-хан и великий Джурмагун. Но разве Аллах сказал бы им: берите жену юз-баши Аваджи, раз вы вожделеете к ней? Значит, это они нарушили заветы Всевышнего!
Получается, что и в жизни, как на войне: кто сильнее, тот побеждает и берёт себе всё. Но если это так, то Аваджи ещё и не начинал сражаться! Пусть у него нет своего войска, но на что ему голова?
Он был уверен в том, что Джурмагун при виде Анастасии и думать забыл, что она из проклятого села. Он увидел в ней только женщину. И станет добиваться только как женщину, забыв про то, что она может иметь ценные сведения.
