Любомир ворвался к нему в комнату, где он сидел, снедаемый тоской, один-одинёшенек в этом чужом для него мире. Но вот он совсем немного пообщался с братом жены, а уже чувство безнадежности покинуло его.
Снова скрипнула дверь, и в её проеме появилась незнакомая женщина.
– Здравствуй, сынок! – тихо сказала она.
– Мама! – невольно отозвался Аваджи и даже испугался своего порыва. Он сразу догадался, что это – мать Аны, а её голос будто перевернул в нём что-то.
Аваджи смотрел в спокойные, ласковые – такие же зеленые! – глаза, и всё в ней казалось ему знакомым и родным. Ещё ни разу в жизни никто не приходился ему так близко к сердцу. С первого взгляда. Кроме Аны, конечно.
– Ты не хочешь посмотреть на детей? – спросила его боярыня Агафья, внимательно следя за выражением лица зятя – так ли уж он любил малышей, как рассказывала ей Анастасия?
И тут же все её сомнения исчезли. Глаза Аваджи засияли, он расплылся в улыбке.
– Идем! Скорей! В разлуке я умирал от тоски! – говорил он, направляясь почти бегом именно туда, где Агафья оставила детей с Прозорой.
– Ульдемир! Ойле! – вскричал он, протягивая руки к детям.
Никто не улыбнулся его, казалось бы, немужскому жесту, но Аваджи и не думал о том, как он выглядит со стороны.
На одну руку он подхватил сына, на другую – дочь. Агафья с удивлением увидела, как малышка, до того слишком серьезно глядевшая на мир, улыбнулась отцу.
"Он – хороший человек, – подумала боярыня. – Дети доверяют ему, они чувствуют всё лучше нас".
– Привези Настюшку домой, сынок, – говорила она позже, опять прикладывая платок к повлажневшим глазам. – Сколько же ей без вины-то страдать?
Она почему-то поверила, что Аваджи своего добьётся.
Для того, чтобы быстрей догнать тьму Джурмагуна, требовались быстроногие, выносливые лошади. В конюшне Лозы такие имелись. Их держали для торжественных выездов, но об этом никто и не вспомнил: надо, значит, надо!
Детей, как и договорились, оставили у Прозоры.
Аваджи обнял малышей на прощанье и сказал им по-монгольски:
– Я вернусь. И привезу вам мать.
А про себя добавил: "Или не вернусь никогда!" Шутка ли, он собрался покуситься на то, что великий багатур считал теперь принадлежащим ему. Увезти женщину от человека, возглавлявшего десятитысячное войско!
Ему стало страшно брать с собой Любомира. Аваджи пытался его отговорить, но тот и слушать не захотел. Даже обозлился.
– Уж не считаешь ли ты русских менее храбрыми?
Отчаянный мальчишка! У Аваджи никогда не было братьев, но если бы были, он хотел, чтобы они походили на этого ершистого, честного Любомира.
Глава шестьдесят первая
Три всадника мчались во весь опор по зимней дороге, до земли, утоптанной копытами тысяч лошадей.
Прошедший впереди тумен Джурмагуна, конечно же, уступал им в скорости.
Всё-таки Аваджи пришлось поменять свои планы и взять с собой, кроме Любомира, и бывшего конюшего, потому что иначе тот отказывался давать им лошадей, мол – подумать только, а ещё старый человек! – он не мог отдавать таких дорогих коней в чужие руки, а сам должен присматривать, чтобы в походе с ними обходились как следует.
Любомир в споре не участвовал. Он сразу понял, что Лоза от своего не отступится и всё равно с ними поедет.
Долго бы пришлось гнаться за туменом, но, по счастью, впереди располагался город Тузлук, к которому Лоза знал более короткий путь.
Этот городок не станет сопротивляться монголам, как Лебедянь. Да он и не смог бы выдержать такую осаду.
Кроме того, по слухам, в Тузлуке посадник не слишком был силен в воинских делах и поддерживался не всеми горожанами. А монголам всякие распри между урусами только на руку!
Если бы не Лоза, Любомиру и Аваджи пришлось бы куда как труднее! Они так бы и ехали за войском, военачальники которого не знали о другой дороге, позволяющей сократить путь до Тузлука на целых пятнадцать верст!
И успели подъехать к городу на два часа раньше монголов.
Смертельно напуганный их предупреждением посадник в первый момент только беззвучно открывал рот, не в силах осознать страшную весть. И крикнул первое, что пришло на ум:
– Закрыть ворота!
– Не надо, – остановил его Лоза.
Он прекрасно знал, что сопротивление горожанам ничего не даст, потому что город к осаде попросту не готов.
– Что же, по-вашему, поклониться поганым? – истерически вскричал один из бояр посадского окружения.
– Ради спасения многих жизней не грех и поклониться. Встретить хлебом-солью, пожелать долгой жизни…
– Но у нас даже нет толмача, – забормотал растерянный посадник.
– У меня есть, – скрывая улыбку, сказал Лоза.
Вот так и попал Любомир в посольство, отправившееся к воеводе. Правда, свои знания ему удалось выказать, лишь приветствуя Джурмагуна и его войско. Зато он увидел Анастасию…
Как бы она ни кутала свое лицо, как бы ни опускала глаза, не узнать сестру он не мог. Потому вернулся к нетерпеливо поджидавшим его Лозе и Аваджи с сообщением:
– Анастасия у него!
Весть об этом не застала Аваджи врасплох, но всё равно поразила в самое сердце: его жена живет с Джурмагуном!
Умом он понимал, что, оставляя её у себя, тот не интересовался желанием самой Анастасии, но от собственного бессилия, мучимый страшными муками, всё же пытался усмотреть в том и её вину.
Аваджи мысленно застонал. Стон его товарищи не услышали, но взглянули на него с сочувствием, представляя, какие мысли его сейчас гложут.
За те три дня, что они провели вместе в дороге, Любомир успел привязаться к мужу своей сестры. И теперь, глядя на его закаменевшую в отчаянии спину, он никак не мог подобрать для него слов утешения. Но и укреплять его в недовольстве Анастасией он тоже не хотел, ибо был уверен: сестра в происшедшем не виновата.
Перед Любомиром как наяву встали глаза Анастасии, невыносимо бесчувственные и пустые. Это было так непохоже на неунывающую, жизнерадостную Анастасию! Когда она узнала брата, на мгновение в них зажегся радостный огонёк, но тут же погас, как будто молодая женщина вдруг осознала невозможность их встречи и собственного спасения… Чем же это чудовище-монгол её испугал? Или опоил?
Любомир так и сказал вслух. Для Аваджи.
– Она сидела, будто истукан. Даже виду не подала, что меня узнала. Так выглядит человек, у которого вынули душу…
– И память, – едко добавил Аваджи. – Значит, она забыла не только меня, но и тебя.
– Ты несправедлив, друг мой, – мягко вмешался Лоза. – Такое можно сказать о любой другой женщине, но не об Анастасии.
