Порой доходило до того, что я начинала верить в некие криминальные возможности развития событий, или даже магические, тёмные и жуткие.
Вечерами, возвращаясь в свою спальню, я проходила мимо полуприкрытой двери его кабинета, где он допоздна корпел над какими-то документами, и замечала, как он отпирал и запирал один единственный ящик комода под столом – верхний, правый. Тогда же проснулась та любопытная, бесстрашная девочка, которая жила во мне когда-то. Я не могла выбросить этот заветный ящик из головы. Точнее, надуманный образ того, что могло там находиться. И однажды моё глупое детское любопытство едва не довело нас до беды.
Однажды вечером, одетая в одну лишь длинную ночную сорочку, я прошла по коридору от спальни до кабинета мужа, почти прижимаясь к стене, и, остановившись у нужной двери, осторожно постучала. Я ожидала услышать голос супруга, но по счастливой случайности его не оказалось в кабинете, так что я вошла в комнату, прикрыв за собой дверь.
Мрачный кабинет напоминал мне небольшую неаккуратную библиотеку, эдакую комнату, затерявшуюся во времени и бумагах, разбросанных тут и там. Но я не собиралась тратить драгоценные секунды на изучение этой средневековой обстановки. Заветный ящик в комоде был, конечно же, заперт, и с минуту я в отчаянии лишь дёргала за маленький крюк-ручку.
Отдышавшись и успокоившись, я осмотрелась и решила залезть в карманы пиджака, что висел на спинке большого кресла рядом. Каково же было моё удивление, когда я обнаружила там нужный ключ! Я торопилась, несколько раз промахивалась мимо замочной скважины, но раздался долгожданный щелчок – ящичек открылся. Кроме нескольких папок с бумагами и двух увесистых конвертов я не обнаружила ничего подозрительного, поэтому принялась за первый распечатанный конверт. В нём оказались фотокарточки и письмо, адресованное некоему Роберту. В свете настольной лампы я разглядела людей, изображённых на тех фотографиях. Это были Мэгги Уолш и её брат.
На задней стороне одной из карточек я прочла, хоть и с трудом, каллиграфическим почерком написанные слова:
«Моему дорогому брату на память! Навеки твоя, Мэгги!»
Но едва я принялась за письмо, как вдруг с первого этажа раздался какой-то глухой шум, похожий на короткий стук, затем совершенно внезапно погас весь свет, и я оказалась одна в полнейшей темноте кабинета.
От неожиданности я забыла о фотографиях и письме; я не боялась темноты, ведь моё воображение не рисовало ни монстров, ни приведений, прячущихся в ней. Но в тот момент я испугалась, бросила конверт на пол и медленно поднялась с колен. Не успела я сообразить что-то разумное, как вдруг увидела белеющее на фоне тёмного прохода тело своего мужа.
Готье стоял на пороге комнаты, одетый в чёрные бриджи и высокие сапоги из потёртой кожи; я подняла глаза и увидела, что он был без повязки, и его глаза странным образом походили на две искры в этой темноте. Две искры, полные негодования и гнева. Я поняла это с первого взгляда. Скользнув взглядом ниже, по его груди и плоскому животу, и я впервые после брачной ночи ощутила эту жгучую смесь из страха перед неизведанным и плотского желания. Но в этот раз последнее явно преобладало.
Он показался мне таким невероятно красивым и порочным в этой дерзкой позе, что я напрочь позабыла о своей выходке и игре в шпионку, а очнулась лишь тогда, когда мой муж с разъярённым видом подбежал ко мне.
– Какого чёрта ты тут делаешь?! – закричал он, встав напротив меня у стола. – Что ты здесь забыла?
Лишь тогда я осознала всю серьёзность ситуации, в которую сама же угодила, и от страха не могла вымолвить и слова. Видя, что я была не в силах ответить, Готье попытался через стол схватить меня за руку, но я инстинктивно отпрянула к стене. Тогда он обошёл слева, увидел разбросанные на полу бумаги и фотокарточки и посмотрел на меня с такой яростью в глазах, что я невольно попятилась назад.
– Вот как значит, маленькая девочка решила самостоятельно всё разнюхать, а? – каменным тоном произнёс он. – Разве маленькой девочке не объяснили, что копаться в чужих тайнах – это опасное занятие? Или девочка глухая, или глупая, или непослушная?
Мне показалось, что он был готов броситься на меня, как хищник на свою жертву, и сделала рывок вправо, прямо к двери. Но он с невообразимой быстротой оказался прямо передо мной и схватил меня под грудью, до боли сдавив обеими руками, словно хрупкую куколку; в ту же секунду я была прижата к его груди, горячая кожа обожгла мои плечи, и я вскрикнула от неожиданности.
– Никто не рассказывал тебе сказки о Синей Бороде? Ты могла бы вынести из них много полезного! Что же ты молчишь? – он резко тряхнул меня, так что я оказалась лицом к лицу с его гневом и упёрлась ладонями ему в грудь. – Ты уже не такая бесстрашная, маленькая девочка! Если я ещё хоть раз обнаружу тебя здесь, открывающую этот ящик, клянусь, что выпорю тебя ремнём!
Когда он отпустил меня, я не поверила. В немом ужасе я попятилась к двери, а мой муж с жутким спокойствием вытянул руку и, указывая в пустоту тёмного коридора, сказал:
– Убирайся, пока я не передумал и не догнал тебя.
Слёзы жгли мне глаза, когда я бежала по неосвещённому коридору в сторону главной лестницы. Я чувствовала себя оскорблённой, непонятой и незаслуженно униженной. Не имею понятия, почему я не ушла в свою спальню, и какой чёрт дёрнул меня нестись, сломя голову, по лестнице на первый этаж. Но, почти пробежав последние ступеньки, я вдруг не удержалась и упала на ковёр, чудом не ударившись лбом. В следующую секунду я ощутила страшную резкую боль в правой ноге и поняла, что не могу ею пошевелить.
Чьи-то быстрые шаги позади отвлекли меня от внезапной боли, и я услышала полный отчаяния голос, зовущий меня по имени.
Примечание к части
© Susan Kay's «Phantom»
Глава 12. Борьба света и тени
Анаис сновала по спальне, будто заводная игрушка, взад-вперёд, выполняя указания доктора и с отчаянием на бледном личике поглядывая на меня. Полноватый пожилой доктор приехал через полчаса после моего неудачного падения и заключил, что нога моя в целости, однако без травмы всё же не обошлось.
– Вашей жене очень повезло, – говорил он позже с моим мужем на пороге спальни. – Бывают растяжения с куда более плачевными последствиями. Пусть отдыхает пару дней, не ступает на правую ногу. И, конечно, прикладывайте лёд к ноге каждые четыре часа и не стягивайте туго бинты.
– Думаете, останутся следы? Гематомы? – Готье искоса смотрел на меня и нервно разминал пальцы. – Не хочу, чтобы её кожу уродовали синяки.
– Если они и появятся, то ненадолго. Просто выполняйте все мои указания и, когда исчезнет боль, не забывайте время от времени делать короткий массаж стопы. Что ж, я должен идти. Час поздний. Доброй ночи, сэр. Миссис Готье!
Я кивнула ему, улыбнувшись, и доктор ушёл в сопровождении моего мужа. Я слышала их голоса, доносящиеся из коридора, но они были слишком далеко, чтобы уловить что-то конкретное. Лёжа на широкой постели своего мужа, я всё обдумывала его поведение там, в кабинете, больше и больше убеждаясь в собственной глупости. Я коснулась чего-то запретного и тот час же поплатилась за это. Справедливость настигла меня очень быстро.
