– Дорогая, пожалуйста! – позвала меня пожилая тётка Лоры Смитт. – Пройдите за пианино и сыграйте нам что-нибудь. Иначе мы все здесь сойдём с ума со скуки, ведь мужчины не догадаются навестить нас и развлечь.
Бросив взгляд на открытую дверь в соседнюю комнату, где находились джентльмены, я поднялась с кресла, села за пианино и начала играть одну из любимых баллад матери. Мыслями я снова вернулась домой и не сразу заметила, как мужские голоса ненадолго стихли, и была слышна только моя музыка. В какой-то момент мне показалось, что вокруг не было никого и ничего, и когда мои пальцы в последний раз коснулись клавиш, я вздрогнула от аплодисментов, поражённая, скорее тому, насколько лучше я стала играть.
– Бросьте скромничать, дорогая! – сказала одна из леди, жена какого-то профессора, который тоже находился в соседней комнате. – У вас талант. Я так понимаю, если бы не ваш брак, вы могли бы сделать неплохую карьеру.
Чтобы поддержать разговор, тему стали развивать и другие слушальницы, а мне оставалось просто улыбаться. Я абсолютно не представляла себя на сцене, перед сотнями зрителей. Машинально я положила руку на живот и попыталась представить свою жизнь без Джейсона. К собственному удивлению, мне это не сразу удалось.
Я нашла его в той комнате через несколько минут, когда щебетание Лоры и её соседок стало меня раздражать. Джейсон стоял у камина, с самым невозмутимым видом глядя на того самого профессора, который сидел перед ним на диване. Они разговаривали, и их голоса звучали чуть громче, чем другие в той комнате.
– Я понимаю, через что вы прошли, Готье. Африка, потом скитание по Европе, затем столько работы здесь… и как вы справились с этим в одиночку? Это чудо.
– Вы говорите так, будто я повернул Землю против движения, – ответил Джейсон бесстрастно. – Не такая уж это была и непосильная ноша. Не нужно меня жалеть.
– Раньше вы смотрели шире на мир, – мужчина сделал нетерпеливый жест рукой. – Куда делась ваша прыть, друг мой? Что, ваши убеждения уже не выходят за рамки дозволенного?
– А что означают ваши рамки? У каждого человека они свои. Если бы я понял это на несколько лет раньше, то был бы гораздо счастливее сейчас.
Тогда я не смогла понять, почему, но его слова задели меня. Мне показалось, что он говорил о нас. Неужели он врал и о том, что был счастлив со мной, подумала я тогда. Мне стало тошно и неприятно, будто слова эти действительно были адресованы мне. Намереваясь уйти, пока не оказалась замеченной, я подошла к двери.
– Так скоро вы растеряете весь свой авторитет, Готье. Не будьте ханжой. Мы говорили о переменах, – настаивал профессор. – Они неизбежны, меняется мир и мы.
– Я не могу не согласиться.
– Но люди растерялись, Готье. Они не видят дальше собственного носа, довольны тем, что имеют, а на самом деле не имеют ничего. Наступит новый век, новая война, изменится власть. Как жаль, что мы не имеем силы противоположной этой! Потому что люди не меняются.
Джейсон вызывающе хмыкнул, а я осталась в тёмном углу и посмотрела на него.
– Вы не слишком жалуете людей, профессор?
– Нас ждёт куда большая беда в новом веке, и, да, люди ведут себя к концу, – пожилой профессор самоуверенно выпустил табачный дым и скривил губы. – Будь моя воля, я бы смыл эту грязь с улиц наших городов прежде, чем новое время придёт. Но, увы, такой силы не существует.
– То, о чём вы говорите, ещё как существует. Вы говорите о людях. Одна армия против другой. Грязь одних людей против чистоты других… Да, раньше я бы в какой-то мере согласился с вами.
– Но не теперь?
– Нет, не теперь, – Джейсон упрямо скрестил руки на груди. – Люди меняются, я убеждён в этом. И то, что вы зовёте новым веком и сопоставляете с концом – глупости. Наступит двадцатый век, и ничего не изменится. Люди всё так же будут гулять по улицам, покупать продукты, строить здания и умирать от старости или болезней. Я нового века не боюсь, и, если надо будет, встречу его с распростёртыми объятьями. Дело в том, что технический и научный прогресс не допустят раскола…
– А не вы ли первый принесли жертву этому вашему так называемому прогрессу? – проворчал мужчина и хмыкнул. – Вспомните Африку, а? Сколько там погибло местных жителей? Вы не отрицаете кровь на ваших руках, Готье?
Я заметила во взгляде мужа вспышку ярости, но внешне он оставался невозмутим. Другие джентльмены следили за ними и почти не перешёптывались.
– Я и не затрагивал мораль. Смерти были, я не стану отрицать.
– Может быть, ваша супруга так расслабила вас, Готье? Я слышал, она собиралась стать учителем в Кардиффе. Похоже, у неё весьма независимые взгляды на место в обществе.
После этой фразы послышались короткие смешки, а Джейсон побагровел и сжал кулаки. Клянусь Богом, ещё секунда, и он бы вышел из себя, поэтому я выступила на середину комнаты, заслонив собой супруга, и сказала достаточно громко и уверенно:
– Знаете, сэр, если б таких людей, как вы, было больше, конец цивилизации и разумному обществу пришёл бы гораздо быстрее. А теперь извините меня.
Я покинула комнату почти бегом, гордо вскинув голову. На небольшом балконе второго этажа, под которым находилась лужайка заднего двора, было прохладно, и я замёрзла уже через пару минут в своём прямом платье без рукавов. Но мне необходим был свежий воздух. Вскоре пришёл Джейсон и осторожно положил мне на плечи свой пиджак.
– Мне очень жаль, что ты это услышала, – произнёс он расстроенным голосом. – Он просто пьян. На самом деле, женщин он уважает гораздо сильнее. Ты отлично поставила его на место, хотя это и не останется незамеченным.
Я продолжала молчать и смотреть в тёмные окна соседних домов.
– Кейт, пожалуйста. Не стой так и не игнорируй меня. – Когда я обернулась, он запустил руку в свои волосы. – Мы с тобой оба знаем, что твоё упрямство нам не поможет. Не будь такой холодной, ты же любишь меня…
– Если ты помнишь, ты сам просил меня сказать это.
– А разве это что-то меняет? Ты солгала?
Его внезапный эгоизм, излившийся в бесполезном разговоре с профессором-грубияном, а после отразившийся на мне, просто бесил, и я хотела уйти, но Джейсон взял мою руку в свою и настойчиво сжал запястье.
– Кейтлин, перестань! Ты моя жена всё-таки, верно? Ты могла бы и слушаться меня. И я просил верить мне!
– А я просила не врать! – прошипела я со злостью. – Неужели ты не понимаешь, что делаешь?
– Я знаю лишь то, что ты снова ведёшь себя, как ребёнок! – рявкнул он. – Этот разговор ни к чему не приведёт, потому что ты меня не слышишь. Всё было так хорошо, зачем ты ворошишь моё мерзкое прошлое, от которого я пытаюсь нас оградить?
– А почему? – спросила я мягче.
Он испытующе посмотрел на меня и отпустил мою руку. Его глаза закрылись, губы скривились, будто он страдал от боли. Когда я коснулась ладонью его щеки, он поцеловал мои пальцы, взглянул на меня, наконец, и сказал:
