Когда Готье сделал шаг ко мне, я выпрямилась. В серых глазах – только решимость и уже знакомая мне тёмная, таящаяся где-то в глубине порочность. Иногда мне казалось, будто в этом человеке скрыты две личности: одна была аристократична и вежлива, хоть и нелюдима, а другая – жаждущая и яростная – ждала своего часа, когда сумела бы явить себя миру. А, скорее, именно та его тёмная ипостась предназначалась для меня.
Когда он заговорил привычным холодным тоном, я вдруг осознала, что после его монолога у меня не останется шансов для побега:
– Сейчас я кое-что скажу вам, мисс Брам. Вам, разумеется, это не понравится, вы будете ненавидеть меня, если уже, конечно, не чувствуете ненависти. Но я должен сказать это, чтобы положить конец нашим неясностям… и моим мукам. Благоразумие во мне потеряно, это так, вы правы. И я давно уже перестал обращать внимание на несвойственные мне порывы. Я попросту привык к ним, точно так же, как когда-то привык к мыслям о вас. Как человек, набравшийся жизненного опыта, могу лишь заметить – моя одержимость не связана ни с детскими обидами, ни с неудавшимся браком с женщиной, которую не любил. Моя одержимость целиком и полностью связана с вами, и оправдывать вас я не стану… Нет, нет, дорогая, не смотрите на меня этими невинными глазками… будь она проклята, ваша невинность!
Я отшатнулась под его прямым взглядом. Заметный шрам над веком его левого глаза придавал этому взгляду какую-то ироничную, даже циничную тень. Теперь Готье буквально обвинял меня в том, что я свела его с ума, Боже! И когда он протянул руку и настойчиво сжал мои похолодевшие пальцы, меня затрясло.
– Вы обезумели, вы не в себе… – прошептала я не своим голосом, загипнотизированная, будто зверёк перед змеёй.
– Не отрицаю, но всё же, дослушайте! Для нас с вами теперь одна дорога, потому что никто – даже вы сама, моя дорогая – не спрячете от меня желаемое. А теперь самое главное, слушайте внимательно! Мне ничего не стоит поговорить с дирекцией этого заведения. Полагаю, не стоит вдаваться в подробности, вы и так понимаете всю суть. Они могут расстаться с вами на положительной ноте или же отказать в самой грубой форме. Ну, так что же? Что вы предпримете дальше? Вернётесь домой? Но вряд ли при нынешних обстоятельствах разорённый мистер Брам примет вас обратно. Разве что, я мог бы за определённую сумму помочь ему с этим тяжёлым решением…
– Почему вы так жестоки ко мне? За что? – пискнула я, потому что слёзы уже застили мне глаза, но я не желала разрыдаться при нём, только не при нём.
– Я не жесток, Кейтлин, я просто очень и очень настойчив. Но разве кто-то предупреждал меня, какие муки я буду испытывать на протяжении долгих месяцев после одной встречи с вами? Нет, отнюдь! Думаете, я не пытался забыть, как вы пели в тот вечер? Итальянский романс, кажется… А ведь я давно уже не мальчишка, который не может унять свои похотливые юношеские желания. Никто не предупреждал, что это будет так колоссально жестоко и больно. И я не смог заставить себя отказаться от вас, понимаете?.. Не плачьте, прошу, теперь это уже ни к чему.
Я вырвала руку из его длинных пальцев и замахнулась для удара. Этот жест, который мог бы причинить ему, если уж не боль, то хотя бы неудобство, смягчил бы мою ярость, от которой я мертвела буквально на глазах. Готье успел перехватить моё запястья, а я, взглянув за его плечо, заметила любопытного кучера, жмущегося на козлах. На мгновение я подумала об обитателях пансиона, заметивших нас с Готье и из окон наблюдавших за этим небольшим представлением. И я в очередной раз стала объектом лишнего внимания!
– Кейтлин, прошу вас, не опускайтесь до подобных сцен. Я знаю, вы гораздо выше этого, – сказал Готье уже тише.
– Как вы можете надеяться, что я соглашусь выйти замуж, когда вы заставляете меня так вас ненавидеть?
– Потому что, если я отпущу вас, у меня не останется ничего. Презирай меня и испытывай ненависть, больше тебе некуда идти. Только со мной. Ты толкнула меня в Ад, Кейт, сама того не осознавая. И я не намерен коротать там вечность в одиночестве.
И тогда я сдалась… Потому что понимала, что никогда в жизни не испытаю большей боли и слабости. Он тянул меня в свой Ад, и у меня не осталось сил сопротивляться. И худшим из всего было лишь то, что я не могла и не хотела ответить на чувства человека, готового бросить к моим ногам весь мир. Я видела это в его глазах, слышала невысказанные обещания в его словах. Даже его обвинения звучали как покаяния, как благодарность за то, что я сотворила с ним такое.
Перед моими глазами погас дневной свет, и я просто перестала что-либо чувствовать. Даже эту пресловутую ненависть. Когда Джейсон Готье попытался заговорить со мною снова, я не услышала его. Моё неожиданное пассивное безразличие закрыло его от меня, закрыло от меня окружающий мир, и, полагаю, я впала в состояние, когда приняла бы с безразличной покорностью даже собственную смерть.
Кто-то принёс мои вещи, вокруг меня разговаривали люди, но мне совершенно не хотелось возвращаться в ту реальность, где меня сделали чьей-то собственностью. Угрозы Готье, его признания и обещания – всё растаяло за невидимой стеной моего ступора. Я очнулась и обнаружила себя в экипаже, движущемся прочь от Кардиффа; Готье расположился на сиденье напротив и с неприкрытым отчаянием в голосе просил меня поговорить с ним.
– Я ненавижу вас. Вы разрушили мою жизнь.
Вот и всё, что я ответила ему. А дальше были лишь долгие часы молчания, и, несмотря на то, что ожидало меня впереди, казалось, что я осталась один на один с целым миром.
Глава 31. Прекрасное безумие (Дополнение, часть II)
Когда-то давно, когда моя мать ещё не была обременена болезнью, в тот период, когда она лишь начинала восстанавливаться после ухода нашего отца, она обожала рассказывать нам различные занятные истории о симпатичных девочках, которые переживали множество приключений, и в итоге обязательно выходили замуж за прекрасных принцев и жили с ними долго и счастливо. По мере взросления я начинала находить эти выдумки приторно-сладкими и глупыми. В конце концов, я догадалась, что мама всего лишь пересказывала прочитанные ею бульварные романчики никому неизвестных дам, мнивших себя писательницами. Их воображение ограничивалось скудными описаниями фамильных замков, десятками страниц о пиратах или разбойниках, соблазняющих жеманных леди (обязательно, девственниц!) и пустыми, бессмысленными концовками. Счастливыми, конечно. Тогда я твёрдо решила для себя, что никогда не стану такой, и пусть лучше совсем не буду писать, чем напишу подобную несуразицу. Да, разочарование в сказках матери было велико, но длилось недолго.
Возможно, окружающие и могли бы найти плюсы в моём положении. Только на поверхности был виден мой новый образ – жена одного из самых молодых и известных предпринимателей Англии. С ней он появлялся на благотворительных приёмах, праздниках влиятельных коллег и в театрах на первых премьерах. В течение почти полугода я с неохотой изображала эту новую себя – молчаливую и непривередливую незнакомку в новых нарядах, в окружении людей, которых никогда прежде не знала.
