Где-то на краю сознания я понимала: это лишь малая часть всего, что он может мне показать. И, когда внезапно Джейсон остановился и встал на колени между моих ног, я очнулась и замерла. Мне не понравилось потерять его вот так, мне нужно было, жизненно необходимо чувствовать его твёрдое тело и жар, исходивший от него, потому что без него я дрожала и терялась, как слепой без поводыря. Вместо того, чтобы вернуться ко мне, он коснулся ладонью внутренней стороны моего бедра, и его пальцы заскользили выше, и ещё чуть выше…
Я поняла его прихоть: он хотел, чтобы я смотрела на это, и я видела, как его длинные пальцы касались меня, и старалась ни за что не закрывать глаза, пусть это и оказалось так сложно. И в тот момент, когда он с улыбкой удовлетворения прикоснулся ко мне, меня отбросило куда-то на грани наслаждения и блаженства, и стало ясно, как Божий день – я теперь навсегда принадлежала ему.
Сознание никогда прежде не подводило меня, но теперь всё внешнее было оставлено за его пределами. Остался лишь Джейсон и то, что он творил со мной. Робость испарилась, будто и не было её. Под пальцами я чувствовала его тело, твёрдость мышц, плавные неспешные движения. Господи, как же мне хотелось взглянуть на него со стороны! Прежде я не понимала какое тело скрывает Джейсон под одеждой… О чём я думала? Я и не видела его таким никогда до той ночи… Да, мне хотелось посмотреть на него, но всеми моими желаниями, возможностями, моим телом, наконец, владел именно он.
Он отпустил меня так внезапно, оставив на краю удовольствия, но совсем ненадолго, наклонился надо мной, и наши лбы соприкоснулись, а тела тесно прижались друг к другу. И между поцелуями, когда он горячо и хрипло дышал, я слышала, как он повторял: «всё будет хорошо». Как можно было не поверить ему? Скажи он мне любую глупость в тот момент – поверила бы! Но не до глупостей ему было, нет, совсем не до них. И мне тоже.
Я верила Джейсону, когда он взял меня – плавно и медленно, почти без боли – и смотрела в его глаза, ставшие почти бирюзовыми в момент экстаза. Я поверила ему, когда он наполнил меня, сделал женщиной, и не поспешил остановиться, пока сам не оказался в плену этих острых, едва ли не болезненных ощущений. А я и подумать не могла, что испытаю такую радость: не от близости с мужчиной, с мужем, а от слияния с ним, с его миром, его душой; от сознания, что я сделала его счастливым, потому что он наконец получил желаемое, и он заслуживал этого.
Какой же удивительно решающей оказалась та ночь.
Я всё ещё была полна сил и совсем не хотела спать (несколько раз широко зевала, но пыталась не обращать на это внимания), когда за окнами стало заметно светлее. Джейсон спал рядом, обнажённый и до невозможного красивый, и я улыбалась, разглядывая его лицо; покой и сон разгладили кожу, вернули здоровый цвет, и он казался мне теперь намного моложе. Осторожно прикасаясь к чёрным, шелковистым кудрям, я думала, как тоскливое сочувствие и напускное пренебрежение с моей стороны сменились почти невообразимой нежностью. Она наполняла меня, растекалась во мне и согревала. Ни с чем не сравнимое чувство спокойствия и умиротворения.
Несколькими часами позже мой муж сообщил, что мы никуда не едем в тот день. За завтраком он не сводил с меня глаз и позже, пока я пыталась расчесать спутавшиеся за ночь локоны, он смотрел на меня так, словно я всё ещё была для него вне досягаемости, являлась его главным призом, который он так и не получил. И я всё ещё носила его рубашку.
Мы занимались любовью днём, когда комната была наполнена солнечным светом, но я совершенно не возражала. Следующим утром мы должны были отправиться назад, в Лейстон-Холл. Закутавшись в одеяло я лежала рядом с мужем, обнимая его, прижимаясь щекой к твёрдой груди, и с блаженной улыбкой на лице представляла, как много заберём мы с собой из этой небольшой комнаты. И возможно, там, в нашем доме, всё случится снова. В моих руках было позволить этому продолжиться.
