Что это – о воронах, ему не послышалось? Может, он уже заснул, и Сценарист проник в хранилище его снов? Вороны… каркающая стая над кладбищем… кишение черных птиц, долбящих клювом лицо покойника… Пораненные пальцы Володи… Ведь у него действительно оказалась поранена рука, в том самом месте! Сомнения пронеслись галдящим потоком через голову Игоря, не оставив ничего, кроме досады: что это он такой подозрительный стал? Черный ворон, как и черная кошка, традиционно ассоциируется с нечистой силой. Поэтому Генрих Иванович его и назвал.
– Ну и что я должен делать? – грубовато спросил Игорь.
– Ничего особенного. Просто ложитесь на кушетку и закройте глаза.
После того, как Игорь последовал его указаниям, Сценарист сел в изголовье кушетки. Там Игорь не мог его видеть, не мог за ним следить, но это его ничуть не беспокоило. Пару секунд перед глазами не было ничего, кроме освещенного летним солнцем потолка. Затем веки опустились, и наступила горячая темнота, пронизанная красными сполохами. Из темноты глухо, тяжело и как-то вязко, точно застревая в вате, доносился голос Сценариста.
– Ваши руки теплые и тяжелые. Вы не можете пошевелить ни рукой, ни ногой. Все ваше тело расслаблено. Вам хорошо и спокойно… – услышал Игорь, прежде чем полететь в бездну.
* * *
– Игорь, а как ты думаешь, шампанское будут разносить?
– Обязательно, – заверил Игорь. – Любишь шампанское?
– Обожаю, а ты?
– Я вообще-то стараюсь не пить. Но сегодня, думаю, придется изменить своим правилам…
Соседкой по креслу оказалась грудастая блондинка в чисто символическом розовом платье. Стопроцентно в его вкусе – у Игоря вечно текли слюнки на такие вот выпирающие из куцых платьишек телеса. Инна, должно быть, до сих пор уверена, что он западает на чернявых и худеньких.
Она тоже на него запала. Он ей понравился… Очень, очень понравился – судя по крайне настойчивому поведению. Сперва она развязно представилась Ксюшей и вытянула из него имя («О, Игорь? Как здоровско, супер! О-бо-жаю это имя! Игорь, а давай на «ты!»). Затем принялась одолевать его всевозможными вопросами – от «Когда будем в Москве?» и «Не боишься ли летать?» до пресловутого шампанского. При этом она как бы невзначай касалась то его колена, то дотрагивалась до руки, то, перегнувшись через него, задевала пышной грудью. При других обстоятельствах Игорь, не раздумывая, воспринял бы это как прелюдию к сексу – необременительному, кратковременному, дешевому и сладкому, точно мороженое на улице в летний день. Возможно, прямо в самолете, в туалете. Сам он никогда не развлекался подобным образом, но знал, что такое иногда случается. Но сейчас он вел себя сдержанно, поскольку все еще не мог отойти от недавней встречи со Сценаристом.
Мысли Игоря то и дело возвращались к психоаналитическому сеансу. Он пытался вспомнить подробности, но в памяти всплывали лишь отдельные разрозненные сцены. Сцены его воспоминаний – причем таких, которых вроде и не было в памяти, словно они возникли в его голове лишь сейчас и в то же время обладали несомненной подлинностью, точно его запачканный манной кашей слюнявчик или дневник за третий класс, найденные в завалах старых вещей. Вот он зимой возле печки в старом доме, откуда они с мамой переехали, когда ему исполнилось шесть; жарко пылают дрова, на нем байковые штаны и валенки, в руках бедная советская игрушка – деревянный клоун на резиночках, весь обмусоленный, с полуоблупившимся лаком… Вот его первая встреча с Сашкой в первом классе. Какой же тогда Сашка был смешной, с этой его залихватской кудрявой челочкой и синим ранцем, на котором изображен гриб… Яркий зимний день, мороз хватает за щеки, они с друзьями катаются с горы на кусках картона… Лямки лифчика, которые проступают под коричневым платьем, когда Галка Алтухова на передней парте поворачивается в сторону учителя – и жаркая волна, проникающая от нижних отделов позвоночника туда, где шевелится неприлично называемый орган… Первое впечатление от Москвы – вокзальная башня, подернутая голубоватой дымкой раннего утра… Шпаргалка, приготовленная к выпускному экзамену и так и не пригодившаяся, – оказывается, он запомнил эту ненужную научную дребедень до последнего слова… Другое московское утро – он уже дворник, шарканье прутьев метлы по асфальту возле подъезда, окурки, просыпавшаяся мелочь, бумажки от ирисок «Кис-кис»… Сентиментальная заплатка в виде бархатного сердечка на Инниных джинсах, которые комком валяются на паркете, рядом с его брюками… Волосатая дольчатая бородавка на подбородке важного лица, к которому Игорь почтительно явился на прием, оформляя бесконечные бумаги на создание собственной фирмы… Крошечный, торчащий над кромкой одеяльца кулачок дочери, только что привезенной из роддома – и такая удушающая волна нежности к этому насквозь родному и в то же время бесконечно отдельному от него комочку плоти, что вдруг насквозь тебя пронизывает: ребенок – это счастье и мучение на всю жизнь… на всю жизнь…
Это было так беспорядочно, так… избыточно… так живо… Будто все, что умерло, воскресло перед ним синхронно в один растянутый до бесконечности миг.
Когда Игорь пришел в себя, он почти не поверил, что находится где-то далеко от печки, валенок и деревянного клоуна. Да, да, правильно, он – в Швейцарии… Та же комната, та же кушетка. Рядом – Сценарист. Держит его за руку, точно пульс щупает. Белого халата только не хватает, а так – вылитый заботливый врач. Доктор Айболит, блин!
– Ну как, получилось? – Игорь даже не помнил, рассказывал он обо всем этом Генриху Ивановичу, или тот при помощи каких-то волшебных очков смотрел вместе с ним этот авангардный бессюжетный фильм. Наверное, рассказывал – как же иначе? Но в таком случае, что мог извлечь Сценарист из того, что даже для носителя воспоминаний, Игоря, представлялось гигантской кучей хлама?
– Пока не могу сказать, – уклончиво молвил Генрих Иванович. – Поговорим, когда будет готов фильм.
– И что, я действительно увижу в нем не только свое прошлое, но и будущее? – допытывался Игорь.
Сценарист уже поднялся и вышел из комнаты с кушеткой, Игорь последовал за ним.
– Да. Все, что было, есть или будет важным для вас.
– А смерть Андрея там будет?
Игорь не успел придержать язык, сообразив, что об Андрее упоминать вроде бы не стоило. Но Сценарист ответил все так же невозмутимо:
– Если она вас потрясла, то обязательно будет.
– И за какой же срок вы собираетесь это сделать?
Игорь думал, что они пройдут в кабинет, где оформят заказ. Однако Сценарист, пренебрегая формальностями, проследовал дальше, вниз, в холл:
– Обычно на сценарий требуется несколько недель. На фильм – несколько месяцев.
Игорь не переставал удивляться перепадам в настроении Сценариста. Радушие Генриха Ивановича испарилось: теперь он откровенно выпроваживал клиента. Они уже дошли до входной двери! Нет, стойте, что происходит? Игорь не может так уйти… сейчас уйти!
– Всего хорошего. – Голос Генриха Ивановича был холоден и сух, точно зимний ветер в швейцарских горах.
