Пройдясь по смутно опознаваемым, вспоминаемым точно во сне, улицам, Игорь отыскал знакомый дом – кирпичный, угрюмый, постройки шестидесятых годов. Перекошенная, не знавшая домофона двустворчатая дверь разевала гнилой зев, откуда тянуло плесенью, вареной кислой капустой, отсутствием капитального ремонта и прочими прелестями всеразъедающего жилищного кариеса, свойственного местам, где обитают бедняки. «Противогаз не помешал бы», – сказал себе Игорь, выдавая за шутку свидетельство своей растерянности и угнетенности. И, вдохнув побольше воздуха, точно и впрямь боялся там, внутри, задохнуться, потянул на себя стылую металлическую ручку и сделал шаг.
Родная дверь изумила тем, что из дряхлой, обитой рваным дерматином преобразилась в железную, с сейфовыми замками. Ну правильно, мать давно умерла, а новые жильцы постарались обезопаситься… Интересно, какой вид приобрело их убогое, запущенное жилище под рукой новых хозяев?
Перед дверью Саши Игорь чуть помедлил. Затем, справясь с собой, решительно нажал звонок. На него не последовало отклика. Тогда Игорь позвонил еще, более настойчиво, прижимая серую кнопку звонка, ударившегося в низкое шмелиное гуденье. Где-то в недрах задверного мира зародилось шуршание; приближаясь, оно превращалось в шлепающие тяжелые шаги. Дверь приоткрылась, и в отверстие под цепочкой боязливо, точно гигантская крыса, выглянула мать Саши.
– Кто это? Кого надо?
– Валентина Георгиевна, это Игорь.
– Игорь? Что за Игорь еще?
– Сашин друг. Вы меня не помните?
– Ой! Игоречек! – Захлопнув дверь, мать Саши слегка звякнула цепочкой, после чего распахнула дверь в детство. – Помню, миленький, как не помнить. Я всех Сашенькиных друзей помню. Заходи, заходи…
На лице Игоря выразился невольный испуг: как она изменилась! Постарела, закутана в дырявый пегий халат, из-под которого торчит ночная рубашка с голубыми, еле заметными цветочками. Всегда склонная к полноте, на закате своих дней Валентина Георгиевна достигла чудовищных габаритов: она почти целиком перекрывала тесную прихожую, точно поставленный не к месту комод. Полнота и нечистоплотность, объединяясь, рождали затхлый, смертный, бесстыдный запах, дыхание которого, как показалось Игорю, он ощутил еще при входе в подъезд. Захотелось отступить. Не расспрашивать ни о чем. Зажмурив глаза, скатиться вниз по лестнице. Сделать вид, что ничего этого не было…
Точно обозрев себя глазами этого еще не старого мужчины, Валентина Георгиевна смутилась своего затрапезного вида. Попросила его пройти в комнату и немного подождать. Игорь кое-как пробрался в забыто– знакомую, вновь обретенную Сашкину комнату по коридору, который был заставлен вещами так плотно, как это бывает только у очень старых и очень бедных людей. В комнате он застал все приметы прежней обстановки: все та же застекленная книжная полочка, все та же горбатящаяся пружинами тахта. Даже самолет свисал на бечевке с люстры – выцветшее грязное чудовище, трудно поверить, что модель изначально была белоснежной… Полное впечатление, что хозяева никогда ничего не выбрасывают. В открытом отделении встроенного шкафа – детские игрушки: барашек на колесиках, пластмассовый автомат, футбольный мяч, напомнивший Игорю о собственном детстве, о том, как они все вместе играли в футбол на пустыре…
«Как же они тут живут? – размышлял Игорь. – Как умудрились настолько все захламить, превратить квартиру в трущобу? И, главное, как Сашка это терпит? Может, он отвел для себя под компьютер и прочее другую комнату? Нет, не может быть! Квартира двухкомнатная, и эта комната всегда принадлежала Саше. Матери отводилась другая – ну правильно, туда-то она и ушла… Тогда что же значит, он не живет здесь? Переехал, наверное… Ну хоть предупредил бы, что ли… Где его теперь искать?»
Взгляд Игоря, перемещаясь от игрушек, наткнулся на фотографию большого формата, заключенную в украшенную аляповатыми цветами китайскую рамочку: Саша в том же клетчатом пиджаке, тех же спортивных штанах и даже кроссовках. Валентина Георгиевна, которая успела переодеться в другой халат – шелковый красный китайский, – тихо подошла и остановилась у него за спиной.
– Это его последняя фотография, – чинно и громко сказала мать Саши. – Всего за неделю до смерти сделана. Я увеличить отдала, видишь, Игорек, вот здесь нечетко вышло, но в мастерской сказали, что…
– Что? Сашка умер? – перебил Игорь.
– Да уж скоро одиннадцать лет будет, как умер. А точно вчера…
У него потемнело в глазах…
– Игорек… Игорек?! Что с тобой?
– Ничего, теть Валя… Ничего…
Перед глазами Игоря пронеслись сцены его встреч с Сашей, удивленные лица друзей и жены, их заявления, что они не видели Саши…
Посещением ресторана «Ретро» – или того, что от него осталось – Игорь был частично подготовлен к этому известию. Но Тенгиз Анджапаридзе оставался чужим, посторонним для него человеком – героем газетной вырезки более чем пятнадцатилетней давности. Кто угодно, любой пожилой грузин мог бы сыграть роль Анджапаридзе – и Игорь поверил бы, потому что проверить нечем. Но Саша? Кто на всей земле смог бы изобразить Сашку так, чтобы обмануть его давнего, школьного еще друга? Игорь помнил его до последней черточки, он узнавал его в человеке, с которым встречался в последнее время в Москве. Совпадало все – и взгляд, и движения, и интонации голоса… Ни один, самый гениальный актер не сумел бы это в точности воспроизвести.
Не случайно Саша показался ему таким молодым! Слишком молодым…
«Мертвые не меняются, – подумал Игорь. – То-то и страшно, что мертвые не меняются…»
Мертвые?! Игоря побудило к действию то, что он вообще-то пришел сюда не за воспоминаниями. Он пришел, чтобы спасти свою дочь!
– Валентина Георгиевна, у вас есть DVD-проигрыватель? – Игорь достал из дорожной сумки диск, который по какому-то наитию привез с собой из Москвы.
– Вот все говорят «дивиди», «дивиди», а откуда нам, пенсионерам, знать, что это за «дивиди» такое? У меня телевизор – и тот всего одну программу показывает… Игорек, куда же ты? А чаю попить?
* * *
Игорь всегда думал, что если с ним произойдет нечто сверхъестественное, он может этого не выдержать. Что в таком случае рухнет весь его привычный мир, все устоявшиеся представления, и это способно свести человека с ума… Но сейчас его мир готов рухнуть из-за приближающейся смерти дочери, и сверхъестественного вокруг навалом – только держись! А с ума он почему-то не сходит. Наоборот, легче стало. Даже мысли о выпивке временно испарились. Сверхъестественная версия расставила на свои места то, что заставляло мозг поджариваться на костре догадок. Чем догадки, лучше полное знание. Пусть даже такое знание, в которое раньше ему было трудно поверить.
Сашка умер одиннадцать лет назад. Умер в нищете, в болезнях, в безнадежности, в отчаянии. Как же он должен был перед смертью возненавидеть тех, кого называл друзьями! Они оказались не друзьями, они оказались хуже врагов: забыли о нем… Игорь способен признать справедливым, что перед смертью Сашка хотел мести. И начал мстить – при посредстве некоего знакомого им обоим швейцарца… Кто такой Генрих Иванович Лямпе – мертвец или живой? Или вообще нечто третье, пока не упоминавшееся? На эту тему Игорь рассуждать не хотел, понимая, что его доказательства существования Сценариста не более веские, чем доказательства существования ресторана «Ретро» в Глухом переулке. Принцип «не верь глазам своим» тут более чем оправдан.
