Поверить в то, что сейчас упрямо подпихивает мне моя логика, просто невозможно… Но… Доводы-то веские…
Неужели все-таки жалела? Поняла, что с Завьяловым ошиблась и… Надеялась? Ждала меня?
— Ты обещал меня отпустить, Ветров, — Викки все упрямее пытается высвободиться, — или твое слово по-прежнему ни черта не стоит?
— По-прежнему? — я разжимаю пальцы, даю своей рыбке свободу — на секунду всего лишь, потому что тут же шагаю к Викки, прижимая к стене за её спиной. Так-то лучше. Я хочу видеть её глаза.
Вика вздрагивает, пытается скользнуть в сторону.
Ну, спасибо, дорогая, такой шанс прижаться к тебе всем телом, чтобы лишить всякой возможности побега, я упустить не могу.
Не сбежишь, мой дурман, не сейчас. Я хочу получить большие доказательства собственных гипотез.
Очень большая откровенность, на самом деле, потому что… Довольно легко прочувствовать направление моих мыслей. Твердое такое направление… Скрыть подобные секреты при таком тесном соприкосновении тел просто нереально…
Вскрываемся, да! Да куда уж больше, я сегодня на стольком прокололся, столько ошибок допустил. Это уже просто белый флаг даже перед самим собой.
Я её хочу — отступать мне некуда, позади столица. И одолеть эту одержимость нет никакой возможности.
Вика вздрагивает, ощущая, и впивается в меня огромными глазами. Что я в них вообще вижу? Шок?
— Ты с ума сошел? — тихонько пищит моя мышка. Ну, не так уж ты ошибаешься, дорогая, я почти сошел… Самую малость еще соображаю. Но… Совсем чуть-чуть.
— Я поймал преступницу, — фыркаю я, даже сам не задумываясь над тем, какую чушь несу, — требую чистосердечного признания.
Большой и указательный палец ложатся на подбородок Викки, буквально обнимают его, удерживая в одном положении. Хотя она и не пытается отворачиваться. Сама смотрит на меня, а зрачки в её глазах с каждой секундой только шире.
— Девушка, так вы раскаиваться собираетесь? — опасно, но мягко шепчу я, склоняясь ближе к её лицу.
До падения осталось всего-то полшага…
Эта упрямая коза кривит свои нахальные губы.
— Вот еще, — фыркает она, пытаясь быть надменной, — про срок давности у преступлений не слышал? Так вот восемь лет прошло. Так что…
— У некоторых преступлений нет сроков давности, дорогая, — снисходительно напоминаю я, а потом вздыхаю, будто сожалея, хотя на самом деле — её ответ отдается во мне только одним бесконечным ликованием, — ну, раз раскаиваться ты не хочешь — значит, и избежать наказания тебе не получится.
— Наказания? — Викки вздрагивает и будто бы пытается попятиться — но за спиной только стена, и бежать ей некуда.
На этом её время заканчивается. И последняя ниточка, что удерживала меня над бездной, лопается, осознав тщетность своей работы.
Ох, Викки…
Все такая же нежная… Такая живительная… На вкус…
25. Не те слова, не те решенья
Земли под ногами нет…
Совсем нет. Ни клочка, ни квадратного дюйма, нет даже пары пылинок. Моя душа — кипит и задыхается.
Широкая ладонь лежит на моем горле, жестко так лежит, чтоб ощущалась хватка. А я — впиваюсь ногтями в кожу на сильной мужской шее, потому что… Не хочу, не хочу, чтобы он останавливался. Кожу бы сейчас с него содрала за одну только попытку отстраниться.
Кажется, будто что-то встало на место, заработало именно так, как и следует, потому что…
Господи, что за черт?
Это же Ветров, Ветров!
Именно его длинный язык хозяйничает в моем рту, заставляя меня вздрагивать будто от ударов тока.
Именно он жмется ко мне всем телом, пытаясь впечатать в кирпичную стену за моей спиной. Еще и порыкивает, недовольно, как голодный кот, защищающий от других претендентов свой кусок мяса.
И мать его, именно Ветровские фамильные реликвии, уже готовые «к труду и обороне», трутся об мой живот, игнорируя три слоя ткани, что им мешают. А вторая его обнаглевшая лапища мнет мне подол платья в районе бедра. Еще чуть-чуть, и подол поползет вверх, и это уже из ряда вон.
Я понимаю. Я все это понимаю. Но при всем при этом — голова кружится, будто после трех бутылок шампанского.
Нужно остановиться. Нужно отпихнуть его, а после — послать к его чертовой Кристине, но…
Может, еще секундочку? Одну! Или две… Ох, нет, мамочки…
Это я — дура, которой до крови больно, мучительно то, что сейчас происходит, но тем не менее — этот поцелуй хочется растянуть еще. И еще. И еще…
Ветрову не так. Ему просто опять приспичило «сбросить напряжение». Я ему что, аналог шлюхи? С ребенком погулять дала, могу заодно и по-другому «разнообразить досуг»?
К Кристине, я сказала!!!
Гнев дает мне силы, гнев подсказывает выход. Грязный такой выход, зато действенный…
— Твою ж мать, — тихонько выдыхает Ветров, складываясь пополам от прицельного удара коленом.
Простите, но мне совсем не жаль…
Я отпрыгиваю шага на два и тяжело дышу, пытаясь унять сердце, что пытается выскочить из-под ребер. Пальцы суетливо порхают у лица, пытаясь стереть с губ следы, его вкус, запах, все, включая отпечатки пальцев на шее…
Ужасно, все это — ужасно, кажется, будто на мне тысяча маленьких свежих клейм, и каждое — пылает и болит.
Ветров шипит что-то нечленораздельное, но совершенно нецензурное. Вообще-то женщинам и детям такое лучше не слушать. Но я ж за женщину не считаюсь, да? Вот рядом со своей Кристиночкой он, поди, так бы не выражался. Ну, и целовался бы с ней, а не лез ко мне.
Больно.
Будто одним сильным рывком из меня выдрали клок мяса. И опять не там где надо — выдрали б сердце, оно все равно совершенно безмозглое. И не надо со мной спорить, я ведь помню ту ламбаду, что творилась в моей груди пять минут назад. Я могу написать целую многотомную новеллу «Это тупое сердце, или Как не надо себя вести с бывшим».
Яр тем временем медленно разгибается, явно пытаясь заключить с болью мирное соглашение. Его глаза… Супермен может уходить на покой, в этом мире есть кому оставлять две сквозные оплавленные дырки в человеческих черепушках.
Выглядит… Ох, как он выглядит…
В темных волосах моими пальцами устроен такой бедлам, что кажется — между нами все было, и даже не один раз.
На шее — три длинные царапины, сантиметров по пять, как пума приложила.
И следы моей помады на его лице, как последний выстрел мне в голову.
Боже, я и вправду… Целовалась с Ветровым… И как мне теперь отвечать за это преступление против самой себя? Где взять солдатскую роту, чтоб меня расстреляли на пустыре за домом?
