Как она набросилась на меня! Как… Если б не княжьи холопы, всего коготками исполосовала. Кошка. Кошка! А потом ещё и плюнула. Чистой воды зверь! А эти смеялись. Воеводы, мужи нарочитые. А пуще всех князь. Не сойдёт ему это, ох, не сойдёт. Я – Марк Фурий Камилл, патриций, гений интриг, режиссёр подковёрной игры, доверенное лицо басилевса!.. А она по этому лицу когтями.
Прав благословенно святый император – кончать надо со славянами. Совсем от рук отбились. Не слушаются. Голову поднимают, голос возвышают. К ногтю! А эту, эту… Ох, красавица, ох, сладенькая. Думал, не увижу её больше никогда. Так горевал, так горевал. А теперь в клетку её посажу. Всё отдам, всем пожертвую, но моей будет. Моей!
– Господин.
В комнату вошёл Павлиний, поставил на стол блюдо с припарками. Каждый час он протирает мне раны на лице. Щиплет ужасно, но приходится терпеть. Сначала я думал, что кошка эта занесла зловредный вирус в мой организм. Эти варвары совершенно не знакомы с дезинфекцией и дезактивацией. Но Павлиний сказал, что никакого вируса нет, только многочисленные царапины и психологическая травма. От царапин он меня излечит, а вот с травмой придётся бороться самостоятельно. Ну да само существование славян уже травма для всего цивилизованного мира. Не хочу сказать, что я к этому привык, но бороться умею. Для этого у меня есть и средства, и возможности, и знания. И люди нужные. Правда, без потерь не обходится.
Раньше у меня было три раба, теперь остались двое: Павлиний да Руфус. Третьим пришлось пожертвовать. Но то была государственная необходимость, и пусть третий умер в муках и судорогах, – ни он, ни тем более я об этом не пожалели. Всё во имя басилевса и Византии!
В кабинет заглянул Руфус.
– Господин, пришёл славянский купец, который наёмникам провизию возит.
Рабов у меня двое, но слуг множество. Есть среди них и славяне, и венгры, и германцы, и авары. Кто-то служит за деньги, кто-то из ненависти. Слуга, о котором сообщил Руфус, служит и за то, и за другое. Жадный, злобный и глупый.
– Пусть войдёт.
Павлиний наложил мне на лицо компресс, подождал, пока болячки размякнут, и начал осторожно протирать раны. Когда на пороге появился слуга, я приоткрыл глаза и улыбнулся дежурно.
– А, Своерадушка, друг мой любезный… Проходи, проходи. Садись. Вина выпьешь? Хорошее вино, на рынке такого не купишь.
Славянин скривился. Ох, и рожа у него. С такой рожей не вино – уксус пить надо, а лучше свинец расплавленный, чтобы после первого глотка на буевище своё отправился.
– Нет уж, спасибо, – отказался тот. – От твоего вина, Марк Фурий, люди дохнут. А я покудова жить хочу.
– Зря ты так говоришь, Своерадушка. Дохнут враги, а друзья наслаждаются. Но как знаешь, настаивать не стану. Павлиний, солнышко, принеси фасийского, того, что на прошлой неделе из Константинополя доставили.
Павлиний ушёл, а славянин бросил на меня язвительный взгляд и пробурчал в бороду:
– С кошками что ли дрался?
– С кошкой, – уточнил я. – Всего-то с одной. С той самой, которую ты на корабле своём привёз, а мне о том сообщить забыл.
– Я что ж тебе обо всех говорить должен, кого в Голунь везу?
– Должен, Своерадушка, должен, голубь мой сизокрылый. Таков договор был. А ты, получается, его нарушил. Помнишь, как я поступаю с нарушителями?
Он вздрогнул, ибо знал, что сталось с теми, кого уже нет с нами. Но его время ещё не наступило, поэтому боится он зря.
Вернулся Павлиний, поставил на стол кубок. Лёгкий аромат винограда растёкся по таблинию. Я вдохнул его, покатал языком в сознании и закрыл глаза. Блаженство! Самая большая моя мечта поселиться где-нибудь на греческих островах, построить виллу и каждый вечер, сидя в плетёном кресле на широкой террасе с кубком вина в руке, смотреть на море, на колыхающиеся у ног волны, а рядом чтоб стоял мускулистый нумидиец с опахалом. Идиллия. Вдалеке у горизонта остроносая трирема. Ветер рвёт парус, бросает корабль с гребня на гребень, а прекрасная наложница указывает на него пальчиком и смеётся… Этой наложницей может быть только она – моя кошка, моя сказка, моя Милослава.
Но довольно о будущем, пора возвращаться к настоящему.
– Какие заботы привели тебя, Своерадушка, в дом мой?
Купец почесался и пробурчал:
– Наёмники ропщут. Надоело им на месте сидеть, лиходейства требуют.
Я отмахнулся.
– Пустое. Пива им больше вози и мяса. Денег тебе Павлиний даст. А будут бузить, так я силу на них найду. Так и передай им.
– А коли не послушают?
– Ты делай, что говорят, остальное не твоя забота. И вот ещё что. Прибился ко мне гридень княжеский. Погнали его из дружины по злому навету, обиды чинить стали, угрозами беспокоить. Он сейчас без дела ошивается, скучает. Так ты свези его к моим наёмникам. Ещё один боец лишним не будет.
На дворе забеспокоилась собака, в ворота ударили кулаком. Я подошёл к окну. Конюший раб, хлопотавший возле стожка сена, перегнулся через забор, прохрипел нехотя: какого беса – и вдруг бросился отодвигать засов. Засуетилась ключница, захлопала себя по бёдрам, запричитала: а ба, а ба! Мне стало любопытно, кого это с таким переполохом встречают.
Поселиться мне пришлось на гостевом дворе; не самый лучший вариант, но бывало и хуже. Голунь город большой, гостевых дворов в нём много, и ещё в Киеве мне порекомендовали некоего Капусту, заведение которого славилось радушием и недурственной кухней. Славянские блюда мой организм воспринимает плохо, а здешние поварихи, как оказалось, готовят на удивление прилично, особенно хорошо запекают они молочных поросят, фаршированных овощами или кашей, и подают с кисло-сладким соусом. Пальчики оближешь! Я подсылал к поварихам Павлиния разузнать рецепт соуса, но те секрет не выдали, даже за деньги. Странный народ, абсолютно не знаком с коррупцией, с подкупом, с прочими достижениями цивилизации. Как они живут?
Но господь с ними, это их дело, а я, чтобы не натыкаться на лишние вопросы и ненужные встречи, снял весь верхний этаж. Шесть комнат под крышей. Комнатушки тесные, не обустроенные, душные, зато с отдельным выходом на соседнюю улицу. Руфус держит неподалёку верховых лошадей – всегда надо быть готовым к неожиданным поворотам судьбы. И все посетители тоже приходят ко мне с той стороны. Так что живу я, можно сказать, инкогнито. Другие же дворовые гости меня не видят, а я их время от времени разглядываю в окна. Вот и сейчас.
Ворота распахнулись и во двор стали входить люди. Семь человек. Последним вошёл мужчина в кожаной безрукавке, какие обычно германцы носят, и с короткой стрижкой, как будто раньше наголо стригся, а ныне решил волосы отрастить. Он держал под уздцы рыжего как огонь коня. Я невольно залюбовался: хорош! Шея крутая высокая, ноги изящные тонкие, грива белая – загляденье. Мне бы такого! Хозяин должно быть важный вельможа, раз может позволить себе экое чудо. Я перевёл взгляд на мужчину, но тот, словно почувствовав неладное, поднял голову, и я резко отпрянул от окна. Нельзя, чтобы меня со стороны видели.
