– Знаю, – оборвал я его.
Я поправил саблю и ступил во двор. Всё как прежде, ничего не изменилось. Справа от хором гридница, перед ней утоптанная и посыпанная речным песком площадь. Милонег стоял посередине с деревянным мечом и выводил защитные круги. Я присмотрелся. Крутить тяжёлый меч из морёного дуба, это не ухватом баловать, такое не каждый сможет. Занятно. Я остановился у края. Четверо гридней с короткими копьями обступили витязя и пытались пробиться сквозь защиту. Милонег легко скользил по песку, наклонялся, нырял под удары и, казалось, совсем не устал. Даже не запыхался.
Площадку обступили дружинники и отроки. Некоторые водили плечами вслед за Милонегом, впитывая в себя каждое его движение, и тут же повторяли, учились. Что ж, учится было чему. Я и сам подметил новый приём. Один из нападавших ткнул Милонега копьём в живот, тот широко шагнул в сторону, склонился вровень с землёй, юркнул между ней и копьём, ухватил свободной рукой оскепище и чиркнул гридя кончиком меча по рукам. Достойно. В настоящем бою враг без рук свалится, изойдёт кровью. Мне этот приём не подойдёт, не такой я проворный, но для себя запомнил, что и так может быть.
Урок закончился. Милонег приставил меч к ноге, мотнул головой, стряхивая пот с волос, выпрямился. Настоящий князь, настоящий воитель. За таким дружина хоть в огонь, хоть в воду – без раздумий. Сильный, отчаянный. Он повёл по мне глазами и спросил не остывшим от боя голосом:
– В дружину проситься пришёл? Ну, подходи, глянем, на что ты годен.
Я поклонился почтительно. Как бы там ни было, кем бы он не приходился, но вежливость блюсти надо.
– Не за этим я, воевода.
– Вот как? За чем же тогда?
– Девка у вас живёт, Милославой кличут. Она мне нужна.
Милонег прищурился, повёл ладонью по вспотевшему лбу.
– Милославу? Вот как? Знаю её, знахарка наша. Тебе она зачем?
Что-то в его голосе дрогнуло, не иначе горло пересохло от трудов потешных. Он махнул рукой, и тот час подбежал отрок с ковшичком, поднёс воды. Я подождал, пока Милонег напьётся, и ответил:
– Ошибку злую должно исправить. Домой хочу её вернуть.
– Знатная знахарка, княгиню от смерти спасла, людям помогает, – поглядывая на меня из-под ковшика, сказал Милонег. – Жаль будет отпускать такую.
Я смолчал. Мне не важно, сколь она знатная, у меня задача домой её отвести, как бабка велела, а там пусть сама решает, как дальше быть. Милонег не дождался моего ответа, спросил:
– А коли не отдадим, что делать станешь?
Спросил вроде бы в шутку, с улыбкой, да только я сюда не шутить пришёл, поэтому ответил просто:
– Девка не в холопках у вас. Если добром не отдашь, пойду на торг, ударю в колокол. Послушаю, что народ голуньский о твоём управстве скажет.
Гриди по краям обиженно запыхтели. Кое-кто зашипел, дерзок, мол, не по чину, но Милонег их не поддержал.
– Смел ты, однако… Это ты что ли у дуралея моего пояс отобрал? – он недоверчиво хмыкнул. – Не многие на такое способны. Даже в дружине моей таких на пальцах сосчитать. Да ещё отроков двух… В самом деле один бил или помог кто?
– А ты проверь.
Ему хотелось проверить. Ох, как хотелось! Но не гоже княжьему сыну с бездомным бродягой силой мериться. Милонег губы покривил и усмехнулся.
– Может и сведёт нас Перун на ратном поле, да только не сегодня. Сегодня тебе такой чести не доставлю, – голос его стал холодным и спокойным. – Если дел у тебя боле нет, так говорить дальше не о чем. Пошёл вон.
Я не шелохнулся.
– Гоните его!
Дружинники двинулись ко мне. Не все, двое. За оружие не взялись, решили кулаками обойтись. Видимо, пример Белорыбицы ничему их не научил, а может и правда поверили, что не один я был. Ну да не моя в том вина. Я повёл плечами, разминаясь, хрустнул пальцами. Двоих я одолею, не беда, но под сердцем заныло. Лучше идти, как обещал, на торг, бить в колокол. Здесь я правды не добьюсь. А останусь, то как есть посчитают мне рёбра, переберут каждое по отдельности, а потом руки-ноги поломают и выбросят за ворота.
– Оставь! – властно долетело с крыльца.
Дружинники послушно остановились и почтительно склонили головы. По ступеням сходил князь – в простой рубахе, вокруг шеи гривна, на голове тонкий венец; лицо спокойное, отрешённое. Рядом княгиня, по левую руку Милослава. Тонкая, светлая и такая… Я часто думал о том, как поведу себя, когда снова встречу её. Казалось бы, ничего особенного в девке этой нет – нос, уши, коса русая. У других то же самое, взять хоть Радиловну, хоть любую чернавку из портомойни. Но стоило взглянуть на неё вновь, как разом вздулись жилы на висках, и в душе заклокотала обида: сам виноват. Сам.
Я с трудом отвёл взгляд от Милославы и поклонился князю.
– Здравствуй, отец.
– Здравствуй, Радонег.
Он подошёл ко мне, и я грешным делом решил, что он руку сейчас протянет, пожелает здравствовать, и почувствовал, как откликается что-то внутри и начинает тянутся в ответ. Но нет, не протянул. Княгиня с Милославой остались возле крыльца. Милонег шагнул вперёд, губы свела досада. Дружинники вокруг напряглись и озаботились. Милослава вздёрнула бровки и впервые посмотрела на меня не с ненавистью, а с удивлением. Бродяга в потёртой кожаной безрукавке вдруг стал княжьим сыном.
– Не думал тебя увидеть, Радонег.
– Мать моя где? – спросил я.
Он потемнел, и то, что начало было откликаться между нами, пропало окончательно.
Шаткой походкой подошла княгиня, взяла его под руку. Красивая. Ей бы спелой пшеницы в косу вплести да небом в глаза брызнуть, так один в один мама моя перед нашим расставанием. Только вот пятна жёлтые на впалых щеках. Милонег говорил, болела она, видно, не оправилась ещё.
– Не думал тебя увидеть, – сказал князь, словно не слыша моего вопроса. – Не думал. Но раз уж… Проходи, будь гостем.
– Гостем, вот как? Спасибо, отец. Не домой, стало быть, вернулся.
– От дома ты отказался, когда с проезжими русами сбежал.
– Сбежал? Или вынудили? Может ты и забыл, как мытарил меня придирками да злобой своей, а я помню. За стол ты свой княжеский дрожал, боялся, не хотел, чтоб он мне перешёл. Теперь-то на кого его оставить собираешься?
– С князем разговариваешь, – прошипел Милонег, делая ещё шаг вперёд.
– А тебе, братец, помолчать в самый раз, – обрезал я его. – За мать с тебя спрос не меньший!
Резко сказал. Милонег вскипел, забегал глазами, меч в его руке вздрогнул и начал подниматься. Ну что ж, брат, – во мне взыграла кровь – захотел-таки боя? Получишь. Я потянул саблю. Глянем сейчас, насколько ты в самом деле хорош.
Но отец вмешался снова.
– Оставь! Сдурели оба? Не хватало ещё, чтоб братья меж собой передрались. Оставь! Радонег, саблю в ножны. Говорить пришёл? Говори. А ты, – это он уже младшему, – ещё раз за меч схватишься, на дальнюю межу поедешь лягушек считать.
