Милонег затрясся, задышал часто. Не легко было гордыню усмирить, но усмирил. Опустил голову, скрипнул зубами. Я задвинул саблю, сложил руки на груди. Кровь от головы отхлынула, освободила место здравым мыслям. Вот бы люди посмеялись, услышав, как братья на княжьем подворье друг дружку поубивали. И чего взялись? Маму уже не вернёшь. Кто больше виноват в её смерти, кто меньше – никогда не решишь, а обвинениями сыпать, только злобу копить.
– Ладно, оставим прошлое, – согласился я. – Прав ты, отец, отныне не мой это дом, но и гостем в нём быть не желаю. С тобой под одной крышей? Нет. Кроме упрёков от тебя ничего в жизни не видел, как будто виноват я перед тобой в чём. Да только в чём мальчишка перед мужем провиниться может?
– Правду хочешь? – князь подался вперёд. – Хочешь? Так слушай! Не праздную я мать твою взял. Силой! Любил безумно, вот Чернобог и попутал. Так что не сын ты мне. Отец твой на этом месте мне вызов бросил и проиграл. Хороший гридь был да молод слишком, горяч, получил ножом в шею. Вот тебе правда. Хотел ты её?
Я выдохнул. То-то я чуял нелюбовь его. Теперь понятно, за что он на ребёнка злость свою изливал. Обидно. Спасибо тебе, госпожа Макошь, постаралась, навила узелков на моей нити. Из изгоев в князи, из князей в безродные псы. Впрочем: не отец, так не отец. Мне только легче стало.
– Ну и то хорошо. Все наши недомолвки на том и закончились. Теперь, если позволишь, девку заберу и пойду.
– Девку? – воскликнул князь как будто со сна. Он, верно, думал, что я подобно отцу вызов ему брошу… Может и брошу когда, да только не здесь и по-другому делу. А ныне у меня другие заботы имеются.
– Её, – я указал на Милославу.
– Меня? – удивилась та, а князь плечами пожал.
– Бери, коли пойдёт.
– А с чего мне идти с ним? – с вызовом проговорила она.
Тогда я достал из загашника вещичку, которую мне бабка на берегу Днепра дала, расправил и протянул ей. На ладони моей затрепыхался тонкий девичий поясок. Милослава вздрогнула.
– Откуда…
– Бабушка твоя велела передать. Сказала, чтоб домой возвращалась. Собирайся.
Милонег снова затрепетал негодованием.
– Отец, как же так…
– Пусть идёт. Она в себе вольна. Ни я, ни ты ей не указ.
Из проулка у конюшни выскочил малец с пёстрым узлом в руках, как будто нарочно сидел там и ждал княжьих слов. Узел он передал Милославе, а на меня взглянул и юркнул за спины дружинников. Где-то я его видел. Непослушные вихры на голове, оттопыренные уши. Он-то меня точно узнал, потому и поспешил спрятаться. А я уже забыл о нём. Что мне какой-то мальчишка? Милослава покорно направилась к воротам, я повернул за ней. Уже у самых ворот князь меня окликнул.
– Радонег, саблю булгарину верни. Он выкуп готов дать – десять гривен.
От услышанного я вздохнул судорожно и остановился. Цена непомерная. За такую цену можно полный доспех добыть да ещё на жизнь останется. Видать, дорога эта сабля ханскому посланнику, раз он так щедро платит. Но я покачал головой.
– Что мне с его гривнами делать? В ножны их не положишь и когда надо не вынешь.
– Снесёшь на кузнечный ряд. Хороший меч тебе выкуют кузнецы наши.
– Был у меня меч, да вор один умыкнул, – я ткнул в Милонега пальцем. – Теперь у него на поясе висит.
Тот побелел.
– Я? – и повернулся к князю. – Отец! Никогда такого, чтоб украсть… Наговор это! Я меч сей на киевском торге купил, – и снова мне.– Да за такой навет тебя кнутом отпотчевать следует!
– А я и не говорю, что ты вор, – охладил я его. – Но уворованное на поясе носишь.
Говорить больше было не о чем, я развернулся и пошёл к воротам, не доходя шага, остановился, снял саблю и положил на землю.
– Пусть забирает.
Вот всё и закончилось. Наконец-то. Милослава шла за мной без охоты, но по своей воле, а иного и не надо. Сбоку к ней пристроился огромный серый волкодав. Он косился на меня подозрительно, скалил длиннющие клыки, но своим чутким собачьим нюхом понимал, что чинить обиду Милославе я не стану.
У Капусты нас ждали. Малюта вышел на улицу и прохаживался вдоль тына в полном доспехе и при оружии, раздувая от нетерпения ноздри. Остальная дружина стояла у ворот. Никто не верил, что из княжьей усадьбы меня отпустят беспрепонно. Откуда они такие мысли взяли и что собирались делать, если б так и случилось, никто не знал, однако ума пойти разбираться с князем и всем его войском у них бы хватило. Милослава, пока мы шли, ни разу головы не подняла и слова не сказала. Смотрела под ноги, хмурилась, меня совсем не замечала. Но увидев Малюту, вдруг схватилась за щёки и расплакалась. Он обнял её по-отечески, погладил по волосам. Чего такого между этими двумя произошло, что они так встрече обрадовались, для меня осталось загадкой. Милослава вынула боевой нож из-под понёвы, протянула Малюте.
– Смотри, дядька Малюта, сохранила.
Он отвёл её руку, сказал:
– Пусть у тебя будет.
Рядом они казались как дочь и отец, вот только у Малюты дочери никогда не было. Я подошел к нему, указал пальцем на шею и спросил:
– Рубец этот тебе Благояр оставил?
17
Как же я обрадовалась, когда дядьку Малюту увидела! Он хоть и содействовал моему похищению, и на цепь сажать помогал, но потом вприпрыжку за меня умирать ринулся. Как за родную! Я его обняла, поплакала немного, поделилась своими печалями. Он рассказал о своих. Из всей дружины их всего семеро осталось. Я спросила про Метелицу, дядька Малюта опустил голову. Понятно.
Непонятным оказалось, кем теперь на самом деле является воевода Гореслав. Сначала он вроде бы стал князем, однако Благояр Вышезарович сыном его не признал, дескать, поэтому я тебя и не любил. Потом Гореслав подошёл к дядьке Малюте и прямо заявил, что тот его отец. Дядька Малюта молчал, молчал, и наконец, сказал, что так, мол, и есть. Оба расстроились, разбрелись по сторонам. Дружина тоже расстроилась, дядька Капуста принес медовой браги, жареного поросёнка. Брагу я не стала, слишком уж в нос сшибает, а вот поросёночка откушала. Давно меня так нормально не кормили. Но не это главное, ибо я так и не поняла: остался ли Гореслав князем, если с Милонегом они всё равно братья?
Пока я кушала и думала, к столу подсел неприятного вида человечишко с хитрым прищуром на тощем лице. Он налил себе браги, выпил, потянулся за поросёнком. Мне показалось это неправильным, и я потянула блюдо на себя. Он ухватился за край, а я взяла поварёшку и дала ему по лбу. Удар получился громкий, как по пустой бочке, дружина грянула смехом, даже дядька Малюта и Гореслав оттаяли и улыбнулись, и, кажется, посмотрели друг на друга с одобрением.
– Ты чего? – потирая лоб, захныкал тощий.
– А ты чего? – не осталась я в долгу. – Это мой поросёнок!
