Появление всех этих монахов и монахинь вело не только к активизации повседневной религиозной деятельности. Чтение проповедей и руководство душами, чем обычно занимались якобинцы и кордельеры, доверие, которым они пользовались у короля, рост их влияния в ущерб белому духовенству, почетное место, которое нищенствующие монахи заняли за столом богачей, выгоды от того, что ордена по завещаниям могли становиться наследниками, постоянные сборы пожертвований в пользу монастырей и приютов возбуждали толки и вызывали сильное недовольство. Протесты доносились отовсюду. Магистры университета, которым грозила опасность потерять кафедру, священники, которые могли лишиться приношений, многие миряне, раздраженные доходами монахов от благотворительности и подаяния, объединились в своем возмущении и поднялись против новых пришельцев. В обществе ходили памфлеты, на улицах распевали песни, возникали драки; это была уже не просто идейная борьба, а борьба за сохранение средств к существованию, где каждый защищал свой хлеб, и атмосфера в Париже накалилась
[74].
1. Бюргерство
Почти невозможно верно описать положение населения города, а именно ремесленников и купцов, не рассказав в общих чертах о том, как складывались исторические обстоятельства, приведшие в XIII веке к возникновению этого сословия. В то время бюргер был сравнительно новым продуктом цивилизации. Его надо рассматривать как социальный тип, еще в некоторых отношениях связанный со своим «коконом» и борющийся за освобождение от последних оболочек.
Приток населения в города, возросший с начала XI в. и все более ускорявшийся, — факт, значение которого невозможно преувеличить. Он вызвал в человеческом обществе глубокий переворот характера одновременно как материального, так и морального. Это хорошо видно на примере Парижа.
Французские короли, особенно с XII в., оказывали этому городу откровенное предпочтение, подтверждавшееся тем, как много времени они в нем проводили. Вокруг них собирались графы и бароны, которые, как и короли, строили в этом городе дворцы и укрепленные особняки. Они занимали ближайшие к острову Сите районы по обоим берегам Сены. Вблизи их резиденций селилась всевозможная челядь, служившая им; дома, где жили эти слуги, поначалу были не более чем «пристройками» к господскому дому — они принадлежали сеньору.
Но этот первый поток переселенцев в город, едва начавшись, быстро усилился. На том довольно ограниченном клочке земли, где поселялся сеньор (соседство с землями других сеньоров не позволяло этому клочку расширяться), он не мог найти столько рабочих рук, сколько было нужно. Чтобы строить, ему требовались рабочие, чтобы разводить сады — садовники, чтобы снабжать его продуктами — торговцы, а под рукой их не было. Его положение отличалось от положения сеньора в сельском домене, жившего за счет плодов земли и труда сервов, прикрепленных к ней. Ему приходилось обращаться к выходцам из других мест, и те приходили — люди, не обязанные ему служить, а сами предлагавшие свои услуги.
И кто же это был? Эти люди прибывали из других земель — из Франции и из-за рубежа. Они изначально не были людьми сеньора — он не имел на них природных прав. В городе они были «гостями», находясь на особом положении: от тяжелых повинностей, тяготевших над сервами, они были избавлены. Они не должны были платить подать и отбывать барщину; ни их имущество, ни они сами уже не принадлежали господину. Зато за имущество, которым они пользовались, они платили ежегодный «чинш» (cens), то есть нечто вроде арендной платы; однако они в свою очередь могли сдавать его в «субаренду» (accens).
Стало быть, именно тогда деньги приобрели особое значение. Господин, вместо того чтобы распоряжаться человеком по своему произволу, освобождал его за некую денежную сумму; его человек, вместо того чтобы зависеть от господина во всем, освобождался путем выплаты этой денежной суммы. Ясно, что деньги становились средством получения свободы.
А способствовала такому освобождению все большая нужда сеньора в деньгах. Пока он сидел на своих землях, воюя с соседями и не удаляясь слишком далеко, ему хватало (или почти хватало) доходов с домена. Хлеб с его полей, вино из его виноградников, дичь, убитая им на охоте, шерсть его баранов, кожа его быков, работа его мастерских и рукоделен избавляли его от необходимости что-то искать. Но в конце XI в. начались большие перемещения. Священная война в Испании против неверных, крестовые походы против неверных Востока уводили военных вождей христианского мира далеко от их жилищ и надолго. Чтобы снарядиться, чтобы доехать, чтобы выжить в чужой земле, этим вождям нужны были средства — ведь невозможно все добыть одним грабежом. И они стали продавать земли, дома; документов, показывающих нам, как в XII и XIII вв. они подобным способом добывали подъемные деньги, — великое множество. А ведь если они что-то продавали, что-то закладывали, значит, кто-то это покупал, кто-то брал в аренду, и это не обязательно были рыцари.
Кроме того, воин, побывавший в дальних странах, повидал там все богатства, все редкости, всю роскошь, какие могли порождать другой климат и всевозможные искусства чужих краев: оружие Испании, фрукты, пряности, ткани и драгоценные камни Востока. Вернувшись домой, он по-прежнему стремился их приобрести и прививал другим вкус к ним, а купцы, пользуясь дорогами, которые проторили воины, как раз могли ему предложить все больший выбор таких товаров. Для удовлетворения этих новых потребностей ему опять-таки требовались деньги, приносившие другим такую же пользу, как и ему самому: ведь если он забирал деньги у людей, то не безвозмездно — взамен он отдавал земли и дома.
В Париже поначалу все принадлежало ему. Но по мере наплыва народа, устремившегося сюда, чтобы удовлетворять его запросы, ему мало-помалу пришлось уступить многое из того, что прежде составляло его собственность. Чтобы у ремесленников были мастерские, а у купцов — лавки, он оставил себе только владения внутри кварталов, покинув дома, шедшие вдоль улиц. На его территориях сады все больше сокращались, уступая место строениям и новым подъездным путям. Что касается самого сеньора, то он, все успешней продавая свою собственность, в конечном счете покидал город, сохранив здесь лишь минимум владений, и начинал строительство в предместьях — по соображениям экономической выгоды, а вскоре, поскольку горожане становились беспокойными, уже и по соображениям личной безопасности.
Так выросло бюргерское население Парижа, становившееся тем сильнее, чем больше его было. Оно уже не работало только на сеньора, а начало брать в расчет и собственные нужды, которые могло удовлетворять благодаря своим деньгам; эти люди стали потребителями. Теперь горожане торговали друг с другом; это сильно стимулировало ремесла и коммерцию, и активный обмен товарами дал всем возможности для процветания.
