Во время великого поста церковь «убирала виеллу под скамью»: песнопений больше не было. Следовало поститься, подавать милостыню, постоянно слушать проповеди.
На цветоносную неделю, то есть в вербное воскресенье, церковь обходили крестным ходом, выстроившись длинной процессией. И в течение всей последующей недели верующие слушали в церкви объяснение проводившихся церемоний, внимали клирику, комментировавшему для них поочередно каждую из четырнадцати картин, изображающих этапы крестного пути, останавливались на паперти или на перекрестках, чтобы послушать прозаический или стихотворный рассказ о Страстях господних в исполнении жонглеров, причем некоторые из них разворачивали при этом большие живописные рулоны, по ходу повествования демонстрируя публике соответствующие сцены, изображенные в красках.
В пасхальное воскресенье, после исповеди, все верующие, стекавшиеся в церковь в количестве, какого не бывало более ни в какое время года, получали причастие.
Кроме того, были и другие праздники: Вознесение, Обретение честного креста, день Всех святых, наконец, «праздник Душ», когда, в дополнение к поминовению каждого усопшего в годовщину его смерти и к поминальной трапезе в тот же день, поминали сразу всех умерших
[329].
Что касается корпоративных праздников, то заметно, что к тому времени установилась и поддерживалась традиция назначать их с учетом церковного календаря, а при праздновании брать за образец тексты церковной службы. Так, например, братство мясников, избирая старшину своего сословия, каждый год приурочивало передачу последним своих полномочий ко дню святого покровителя мясников; в самом конце вечерни, под величальное пение, уходящий старшина передавал свой жезл, знак своего достоинства, новому старшине — в тот самый момент, когда произносились слова «et exaltavit humiles»
[330].
Деятельный характер веры проявлялся и еще более очевидно. Частные лица и коллективы не довольствовались тем, что содержали капеллы, учреждали больницы, обогащали церкви, принося им в дар витражи, раки, дверные занавеси и драгоценные ткани: у воодушевленной толпы хватало сил для строительства целых церквей и соборов, которыми гордился XIII век и которые принесли ему столько чести. Эти памятники, славные свидетельства мастерства и вкуса архитекторов и художников, построивших и украсивших их, по сути были созданы духовным рвением масс, оплативших их появление своим имуществом и днями своей жизни. Строительство Шартрского собора в XII в. сопровождалось сценами необыкновенной религиозной экзальтации, и такие же сцены повторились при возведении церкви Богоматери в Диве, в Нормандии. Один клирик того времени описал, как его восхитило это зрелище, которое он видел собственными глазами: мужчины и женщины высокого звания, которые подобно животным склоняют головы, впрягаясь в телеги, нагруженные провизией, вином, маслом и зерном, необходимыми для их пропитания, а равно в телеги, груженые строительными материалами, камнем, известью и деревом для стройки; во время этих нелегких перевозок царят абсолютное безмолвие, абсолютный порядок; на привалах — исповеди и молитвы; в надежде на чудесное исцеление сюда привозят немощных; рядом с каждой телегой идет священник, предписывающий верующим проявления благочестия, а те простираются на земле и целуют ее; дети подают примеры усердия взрослым; когда все добираются до того места, где идет строительство церкви, возникает новый прилив рвения, духовенство проводит службы, выносят реликвии, обнаженные по пояс тела ползут к алтарям, и слышен призыв толпы, требующей бичевания как милости и благословляющей каждый удар бича, обрушивающийся на их спины
[331].
Церковь в Диве была посвящена Деве Марии. А ведь возрождение религиозности в XIII в., вспышка мистической веры, в которой видят одну из отличительных черт того времени (не то чтобы этот век был более религиозным, чем предыдущий, но в нем вера приобрела неведомые ранее облики), характеризовалось, помимо прочего, и широким распространением культа Богоматери. В то время как ученые мужи в университетах рассуждали и спорили о Непорочном Зачатии и мнения богословов по этому предмету разделились, народ давно разрешил эту проблему, уверовав в самое чудесное толкование. Сравнение с солнечным лучом, который проходит сквозь глыбу хрусталя, ничуть не замутив ее, для народа было достаточным объяснением. Уже и Рождество Богородицы, приходившееся на 8 сентября, праздновали при величайшем стечении верующих. Уже и девушки отмечали 25 марта праздник Благовещения, соблюдая по этому поводу пост. Обычай посвящать Богоматери седьмой будничный день, введенный в 1095 г. папой Урбаном II на Клермонском соборе, теперь соблюдали все. И день Сретения под названием «Chandeleur» вошел в число великих праздников
[332].
Притом это был не чисто внешний культ: почитание Святой Девы проникло глубоко в души. В нем можно было утолить все стремление к чистоте, всю потребность в любви, всю жажду сострадания, жившие в самых простых и наивных душах. Об этом свидетельствуют не только бесчисленные святилища, посвященные Марии, бесчисленные паломничества, из которых самые трогательные, если не самые славные, направлялись в отдаленные уголки французской провинции; об этом говорит и множество тех сочинений на латыни или на народном языке, рассказов о чудесах, благочестивых песнопений, в которых на этой религиозной почве расцвело самое изысканное, самое возвышенное, самое богатое светлыми образами поэтическое чувство. Нельзя не растрогаться при виде того, как страстно столько мирских писателей, а также священнослужителей, знатных сеньоров и дам, равно как множество безвестных простых людей связывали с именем Богоматери все надежды на спасение, а также прощение и всю нежность милосердия. Уже обычным делом стало чтение не только «малой службы» Марии, но и пятидесяти «Аве Мария», составлявших «четки»
[333].
Впрочем, духовенство старалось культивировать у верующих духовные добродетели. Помимо религиозного образования, которое давали в школах и в семьях, помимо воздействия на верующего со стороны священника или исповедника, пекущегося о его душе, главным средством влияния на массы у церкви была проповедь. Проповедь читали в церкви, где священник говорил либо с места перед prône, то есть решеткой, отделяющей хоры от нефа, либо с высоты амвона, то есть высоко поднятой трибуны на входе в хоры. Но проповеди читались и в капеллах монастырей, в коллежах и даже на городских площадях, на перекрестках, на улицах и адресовались посетителям ярмарок, праздным прохожим, безработным. Монахи, особенно якобинцы и кордельеры, проповедовали чаще, чем многие священники. Они выступали в церквах, когда их туда допускали; они проповедовали на открытом воздухе, зачастую добиваясь большего успеха, чем священники. Белое духовенство защищалось как могло, запрещая монахам выступать на паперти во время службы: ведь в таких случаях бывало, что верующие покидали церковь, чтобы послушать проповедника снаружи, и не приносили даров
[334]. В некоторых торжественных случаях проповедь еще иногда читали с большой пышностью не в церкви, но под покровительством церковного духовенства. В вербное воскресенье 1265 г. из Парижского собора вышел крестный ход и после ряда остановок, во время которых читали и комментировали Евангелие, направился на оконечность острова Сите, в королевский сад, где был возведен помост с коврами и занавесями, с высоты которого говорил проповедник.
