На улице было еще светло. Белый сырой снег укрыл землю чистым белым покрывалом, собираясь в сугробы. Но снега под этот новый год было немного, он то и дело таял. Люди уже переживали, что вымокнет и погибнет озимая рожь, надеялись на январские снегопады и февральские морозы. И небо все время затянуто тяжелыми серыми тучами. Любка уж и забыла, когда в последний раз смотрела на звезды.
Мать закрыла дверь на замок.
Немного сгорбившись, она свернула в переулок, по которому ходили много раз. Любка удивилась и постепенно начала приходить в ужас. За матерью она шла с тяжелым сердцем, примерно догадывалась, куда она их повела. Там, если дальше идти к подстанции, был гнилой домишко, в котором два года назад жила старая-престарая бабушка. В нем никто не жил, он стоял без окон, забор повалился, а сам он был еще меньше ихнего. Наверное, и Таня думала о том же, бросая на Любку сочувствующие взгляды. Как там без окон спать? Любка лишь шмыгала носом – жить теперь будут еще хуже…
Но мать вдруг остановилась на повороте, свернув к воротам углового дома.
Любка замерла, а у Тани лицо выжидательно и тревожно вытянулось. Обе они еще не могли поверить, подозревая, что мать просто-напросто решила срезать расстояние, пробираясь на тропинку. Но мать пересекла тропинку, которая шла параллельно дороге, подошла к тройным воротам, покопалась в кармане, вынула ключ, открывая замок.
– Ну вот, – кивнула она на ворота, по-хозяйски прикрывая распахнутую калитку в палисадник.
– О-о-о! – два облегченных выдоха вырвались одновременно.
И Любка, и Таня застыли, разглядывая дом. Любка вдруг подумала, что никогда не обращала на него внимания. Света в окнах не было, но нежилым он не выглядел. Большой, с виду крепкий, с несколькими окнами, высокий, с воротами, с крытой оградой, которая соединяла дом и большую стайку, с крепким забором, с широким палисадником, который заворачивал за угол и соединялся с огородом, с кустами разросшейся смородины, черемухой и высокой рябиной, оранжевой от ягод. Еще одна черемуха разрослась в другой палисаднике, перегороженном, который был предназначен для кур и примыкал к стайке. О таком доме Любка не стала бы мечтать.
От волнения руки у нее задрожали, лицо непроизвольно расплылось в улыбке, слова пропали, остались лишь восклицания и междометия.
Приятно удивленная Таня, заложив руки за спину, приценивалась к дому с тропинки, отойдя на несколько шагов.
Мать открыла дверь и вошла. Любка и Таня ввалились следом, и сразу остановились.
Двор был большой, с тротуарами до крыльца с перилами. В огород вела еще одна крепкая дверь. Даже сено было, доверху набитое под крышу стайки и сваленное в одном углу в ограде. И целая поленница наколотых дров. Большой мост с окном – и еще одно в чулане, который, наверное, можно было считать верандой.
А когда вошли в большую горницу, Любка расположилась к дому окончательно.
Здесь была не одна, а две комнаты, большая горница, и другая комната, в половину меньше, и небольшая кухонька, с проходом вокруг печи. От старых жильцов остался старый диван и железная кровать, стол и три стула со спинками. Полатей не было, только небольшая перемычка между дверью и печью, но потолок низкий. Доброе было и то, что окна открывались. Одна створка в горницу, а вторая на улицу. Если убегать, то можно окна не ломать. Разве что пол накренился и не крашенный, зато стены обиты и с обоями.
Взглянув на покосившийся пол, Любка перестала переживать – в старом доме полы выправляли, дело двух или трех дней. Пожалуй, в такой дом не стыдно приводить гостей, даже Ингу. А то она давно спрашивала, где Любка живет…
Вспомнив об Инге, Любка виновато взглянула на Таню, которая ни о чем не догадывалась. Она откладывала тяжелый разговор до последнего, собираясь сначала их познакомить поближе. Прошло уже полтора месяца, а свести их вместе не получалось.
Жизнь ее в школе изменилась. Инга не стала скрывать, что дружит с ней. Иногда она садилась рядом, если не нужно было считывать с доски. Оказывается, зрение у нее было хуже, чем у Любки, но очки Инга не носила. Васька иногда пытался дать подзатыльник, но Любка внезапно перестала бояться. Другие держались от нее подальше и решительно не понимали Ингу, но Инга не искала понимания. Она вдруг обнаружила в себе столько твердости, которую раньше никогда не показывала. Кроме того, Любка вдруг заметила – и в их классе девочки разбились на несколько групп, интернатские, местные и деревенские с другого конца села.
– Двери не на месте, кто же их ставит прямо на печь? – посетовала мать с досадой, осматриваясь. – В кухне не развернуться, даже стол, наверное, не влезет, ухватом окно выбью… Да вроде ничего печка-то… – заглянула она под заслонку.
– А мне нравится! Я бы прямо сейчас тут жить осталась! – Любка радостно прошлась по дому.
– Понимала бы чего! – фыркнула мать.
– Тетя Тина, а мне тоже нравится… Он лучше, чем в котором вы живете, – согласилась Таня. – Нет, крыша не протекает, потолок чистый.
– Надо протопить его как следует и в подполье слазить, поди, окно открыто, – мать тоже осмотрела потолок, приободрившись. – Дует сильно из-под пола.
– Ага, щас, – Любка живо включила свет и приоткрыла подполье.
И страшно обрадовалась – окно и в самом деле было открыто. Рамка со стеклом стояла рядом. Вставить – дело одной минуты. В других местах бревна подпола смотрелись крепкими, а само подполье было сухим, разве что через открытое окно немного надуло снега.
Сначала затопили буржуйку. Печь поначалу чадила, но быстро перестала. Мать растопила большую печь, наказав не забыть подложить дрова и вовремя прикрыть трубу, чтобы не выпустить тепло. Она как будто успокоилась, перестав вспоминать, что две зимы дом стоял без хозяина, и что долги выплачивать месяца три, как раз зиму.
– Теть Тин, а как вы его купили? Как-то неожиданно… – удивилась Таня. – Вчера еще и разговора об этом не было.
Мать махнула рукой, присаживаясь на диван.
– Да я еще сама утром не подумала бы…
Оказывается, хозяйка давно уехала к дочери в город. Там вышла замуж. А после свадьбы приехали за вещами. Остановились на почте, чтобы отправить телеграмму, что задержатся, чтобы продать дом. И первым делом стали спрашивать. На почте и в магазине всегда все знали в первую очередь. Мать в это время получала журналы у начальницы, их привозили в отельном мешке, подписывали, а потом выдавали почтальонам. Оказалось, собирались продавать недорого, вполовину дешевле, чем стоил бы через посредника. Ей только что выдали зарплату, и мать расстроилась, что денег ей не хватает, а то бы купила. И тут начальница внезапно предложила материальную помощь от почты – не насовсем, а на три месяца, как ссуду, а еще разрешила разнести почту на следующий день, чтобы не задерживать людей. Хозяйка так обрадовалась, что сбавила цену еще, и даже не стали посылать телеграмму, а сразу же позвонили в сельсовет, чтобы оформить куплю-продажу. Сделку зарегистрировали, вычеркнув в домовой книге одних жильцов и вписав других, выдали справку, что теперь мать владелица новой собственности.
