И вдруг зашел Сережа.
Высокий, повзрослевший, возмужавший, в парадной форме пограничника, с золотыми перевязями и погонами старшего сержанта.
Любка едва узнала его.
Неизвестно как он узнал, что теперь они живут тут. Адрес он, конечно, знал, но найти в темноте дом, когда надписей не видно, Любка бы не смогла. Она бросилась ему на шею, а он поднял ее, чуть не пробив головой потолок. Мать схватилась за сердце и опустилась на стул. Отчим сделал сладкую мину, принимаясь умиляться Сережей. Форма у Сережи была легкая, почти летняя, он замерз, прижимая руки к печи, лицо у него было красным от мороза.
Все, что было в доме, сразу же выставили на стол. Мать достала припрятанную бутылку водки из-под стола, а отчим недопитую из-за пазухи. Выпили, закусили, налили еще и снова выпили.
Отчима развезло быстро. Он внезапно резко встал из-за стола с перекошенным лицом, схватил нож и замахнулся на мать, отведя руку взад и с силой втыкая в то место, где она стояла. Мать едва успела отскочить, поднявшись и выставляя стул перед собой, едва заметив, что он поднимается. В ужасе закричал Николка. Любка тоже вскочила, пытаясь выбраться из-за стола.
И вдруг Сережа ударил отчима кулаком в лицо с такой силой, что отчим отлетел от стола к порогу, оставшись лежать…
Поначалу и мать, и Сережа, и Любка испугались, что Сережа его убил. Отчим долго не шевелился. И вдруг застонал, с испугом приоткрыв глаза. Заметив Сережу, он выставил перед собой руки, словно пытался от него закрыться. Убедившись, что отчим жив, Сережа вернулся за стол и выпил сразу две рюмки, и только потом расслабился, ни на кого не глядя. Любка заметила, что руки у него дрожат. Наконец, он усмехнулся, взглянув на Любку.
– Часто у вас так.
– Постоянно, – буднично ответила Любка. – Хороший удар, – похвалила она его. – Это тебя так в армии научили?
– Кстати, я тебе подарок привез, ты просила…
Сережа залез в сумку, вынул голубые тени для глаз, тюбик туши и неяркую, розоватую помаду для губ.
– О-о-о! – восхищенно выдохнула Любка.
И забыла о подарке. Сережа тоже обернулся со смешанными чувствами в лице.
Мать, которая стояла над поверженным отчимом, вдруг преобразилась. Кулаки ее сжались, лицо перекосило, она оскалилась, раздувая ноздри, глаза стали дикими. И неожиданно для Любки и для опешившего и растерявшегося Сережи она начала с какой-то необъяснимой и неописуемой яростью пинать отчима в лицо, в живот, в голову, пытаясь его раздавить.
– Сука! Тварь! Пидор! Ты мне жизнь… жизнь испоганил! Мразь!..
За нею пинать отчима начал Николка – теперь они пинали его с двух сторон.
– Э-э-э… – раскинув руки, Сережа решил прийти на помощь, загораживая и оттаскивая мать.
Любка встала у него на пути. Она хохотала. Честное слово, она сделала бы то же самое, но у нее вдруг не осталось ни капли злости. Она пережила столько страшных минут, а теперь ее разобрал смех. Так безопасно она себя никогда не чувствовала – только когда рядом были волшебники. Наверное, они были где-то рядом.
Отчим вдруг резко вскочил и кинулся бежать. Мать и Николка, пиная его на ходу, бросились следом.
– Он сейчас топор схватит и башку ей снесет, – обеспокоенно сказал Сережа, который теперь тоже смеялся, наблюдая за потасовкой.
Сережа и Любка поспешили следом, едва успев заметить, как удерживаемый матерью отчим запнулся за порог и скатился с лестницы, растянувшись. Теперь мать пинала его еще яростнее, отчим пытался встать на колени, и стонал. «Я позвоночник сломал… я позвоночник сломал…» – повторял он, уползая к воротам.
– Ты сука, ты падаль, ты не сдохнешь никогда! Такие твари не умирают! – цедила мать сквозь зубы, обретая вторе дыхание.
Наконец, вмешался Сережа, оттаскивая озверевшую мать и Николку, который вдруг как-то сразу повзрослел.
– Все, все, хорош! – отчим не двигался. – Надо его домой занести, окоченеет.
– Он? Хе, столько раз спал, ни хрена ему не делается, – пренебрежительно бросила мать.
– Мать, он замерзнет с синяками-то, потом доказывай, что мы его не убивали… – образумил ее Сережа.
– Может, бросим его в сугроб около его дома? – предложила Любка, все еще хихикая.
– Нет, я сказал, – отрезал Сережа.
– У него свой дом есть, – сделала мать последнюю попытку.
– Я его туда не потащу! – рассердился Сережа.
– Мам. Давай, мы с тобой его утащим и бросим в сугроб. Мороз тридцать пять градусов, может, все же окоченеет? – снова предложила Любка. – Сережа, ты просто не представляешь, как мы жили!
– Ага, а если вас кто-нибудь увидит? Я пожить у вас собрался, а вместо этого… Тяжелый… Берите за ноги! – приказал Сережа.
– Я не потащу! – развернулась Любка.
Мать и Сережа затащили отчима в дом и бросили у двери.
– Мне надо уйти, как вы тут без меня? Может, связать его, а то не дай Бог очнется… – сказал Сережа, убедившись, что отчим еще дышит.
– Куда на ночь-то глядя собрался? – попыталась удержать его мать. Она уже успокоилась. И на сей раз чувствовала она себя замечательно.
– Там еще трое ребят приехали, мы на вокзале встретились, я обещал им. Ну и… повидать охота всех. Все там соберутся.
– Я с тобой пойду, мать-то твоя опять, поди, пьяная. Помогу ей на стол собрать. Леша часто приходит поесть. Вдруг кто зайдет повидаться.
Мать достала сумку, собирая с собой продукты.
В эту ночь Любка ночевала у Леши и Сережи, в доме дяди Андрея. Леша заходил к ним часто, и даже оставался ночевать, а Любка у них не была давно. Теперь в доме было сумрачно и грязно. Тетя Мотя встретила их едва ворочая языком, ее новый сожитель храпел на кровати. Леши дома не было. Он теперь жил в бабушкиной половине дома. Там у него стояла кровать, стол, печка и старый бабушкин сундук. В общем-то, он неплохо устроился, в бабушкиной половине было чисто и уютно. Вернувшийся Леша уступил ей и Николке кровать, расположившись на полу. Но сам он спать так и не ложился, гуляя с братом по селу.
После того вечера какое-то время отчим был шелковый, не надоедая им. Про сам вечер он сказал, что ничего не помнит. Ребра у него болели долго, он стонал и жаловался, что упал, видимо, с лестницы, и как всегда пытался подмазаться. Но мать переменилась. Она поняла это не сразу, лишь в тот день, когда лесники привезли дрова, распилили, раскололи и сложили в поленницу за один вечер. Дрова Сереже сразу же выписали в лесничестве, как своему работнику – теперь он снова работал там, уже в качестве егеря, получив обширный участок заповедника с бобровыми заводями, а когда возвращался с обхода, обязательно приносил или глухаря, или зайца, или рыбу.
Мать в тот день пережила еще одно потрясение, когда вдруг появился отчим и начал помогать лесникам.
