– На восходе и на закате, там, где заканчивается один мир и начинается другой. В начале пути, – ответила волшебница, проследовав в вагон.
Любка поплелась за нею следом.
– Кажется, нам негде присесть… Выйдем на свежий воздух, – развернулась она.
– А поезд без меня не уйдет? – испугалась Любка.
– Этот? Он будет стоять вечно! – усмехнулась она, разворачивая ее за плечи и подталкивая к выходу.
– Но как же…
– Нынче все поезда стоят, – рассмеялась волшебница. – Иногда бывает полезно остановиться и подумать о чем-нибудь своем… На этот раз ты не стала передвигать стрелки, а просто остановила часы…
– Это я? Я остановила? – панически испугавшись, не поверила Любка. Волшебники уже стояли на траве и смотрели куда-то вдаль.
– Ну конечно! Кто бы кроме тебя смог еще? – радостно согласилась с нею волшебница. – Значит, сила твоя возвращается…
– Эта? – Любка недовольно махнула рукой в сторону поезда, криво и недоверчиво. – Как теперь это запустить? И людей…
– Проще пареной репы, – рассмеялся волшебник. – Попробуй испугаться так же сильно еще раз!
– Я пробовала! – тяжело вздохнула Любка. – У меня не получается.
– Там была угроза нападения, а тут ты поняла, что самой тебе ничего не угрожает, – объяснил волшебник.
Волшебники не замедлили собрать хворост, развели костер, пристраиваясь на брошенных на землю плащах, поманив с собой Любку.
Она долго думала, прежде чем сеть. Волшебники одно, она другое – плащ мог запачкаться.
– Похвально, что беспокоишься о моем плаще, но ему ничего не будет, – успокоил ее волшебник. – Ему столько же лет, сколько вселенной.
Любка присела, любуясь огнем.
– Я уже ничего не понимаю, – расстроенно призналась она. – Может быть, вы объясните? И что у меня с ногами?
– Знак земли и неба, древо и змея. Это два подпространства, которые образуют обе вселенные. Первое – основание, второе… Сложно объяснить. Если брать человека, то это то, что привносит в его жизнь образ. Начало и конец.
– Первый раз ты усыпила вселенную на четыре месяца, когда еще была в чреве матери. Тебя рассердили звуки плохого пищеварения. Люди очень испугались, когда поняли это. Но тогда сон вселенной был некрепким, планеты и звезды двигались.
– Они действительно такие сильные? – Любка рассматривала знаки на обеих ногах в изумлении.
– Нет, сами знаки ни при чем, они лишь указывают, что сила возродилась и снова охраняет тебя. Но из того же источника пьет Голлем. Если силу проклятия не разрушить, он будет противостоять тебе с такой же силой. И мы пришли предупредить.
Любка сжалась, испуганно вглядываясь в лица волшебников. Они были серьезны и задумчивы, взгляды их отрешенно смотрели в огонь, который только один и оставался живым.
– Меня будут ненавидеть люди?
Волшебник и волшебница какое-то время молчали. Потом волшебник заговорил.
– Не совсем. Голлем, сам по себе, лишь сгусток живой информации, которая обращается к человеку. Уговаривает, обещает, объясняет. На уровне подсознания, пробуждая в человеке все, что есть темное. Тот, кто не имеет в себе страха или злобы, чувствует себя некомфортно, он убегает, закрывается. Тот, кто имеет темное и злое, приникнет к нему своим ухом – и будет творить зло. А есть люди, которые как ты, будут мучимы своим злом. В мир пришла беда. Без Голлема ты могла бы любить людей, поднимать их, подниматься вместе с ними. Но Голлем противостоит тебе, следовательно, все злое, что в них накопилось, выйдет наружу. И они станут убивать, и насиловать, и торговать друг другом. И те, которые не имеют зла, будут противостоять им, но большая часть закроется в себе.
– Ну! – не поверила Любка. – Так можно свалить на меня все зло во вселенной! Войны и рабство были и без меня.
– Это Зверь, он все еще здесь, – объяснил волшебник. – Он как Голлем. И силен, но лишь потому, что есть люди, которые служат ему, чтобы удовлетворить свои амбиции. И здорово пугаются, когда зверь поворачивается против них самих.
– Когда-то у людей была магия, они знали, как устроен человек, как подчинить его, как украсть или заставить отдать добро. И как вылечить и доказать вину насилия. Но потом пришел Зверь, поменял знания, придав им новое звучание, и знания стали недоказуемыми. Догматы не несут в себе ничего такого, с чем столкнулся бы человек в жизни, они приятны на слух, ласкают надежду и веру человека в лучший мир, но Бог не добрый и не злой, есть определенные правила, когда он любит, а когда уже не считает человека другом.
– А вы?
– Мы – его руки, – сказала волшебница. – А духи – наши пальцы.
– Зачем же он дал мне… такую силу? – недоуменно спросила Любка.
– Он подумал, если дать людям человека, который сильнее Зверя, они поверят или начнут сомневаться, и будут искать ответ. Нет, здесь ты уже ничего не сможешь сделать, сила Зверя на земле столь велика, что и без Голлема, люди не станут разбираться, откуда идет твоя сила. Но в том мире Зверь родился одновременно с тобой. И Бог надеялся, что ты найдешь его и раскроешь его секрет.
– Мне нельзя говорить тебе о будущем, человек сам творит судьбу, но серое твое израненное вещество помнит ужасы и в страхе. Если ты не убьешь Голлема, каждый твой день станет приносить тебе боль и разочарование. Надо вспомнить все, что делали маги, все, чем снабдили Голлема.
– Но я пыталась! – расстроено воскликнула Любка. – Его как будто нет!
– Потому что он – это ты. Он и закрыт в тебе, и бродит по свету. Любонька, он монстр, но управляет им программа. Она противостоит тебе, и каждое твое слово порождает ответную реакцию. Люди – всего лишь люди. Они берут все лучшее и уносят с собой, и отдают то, что им не нужно. Ты придешь и умрешь вместе с ними, когда поле Голлема накроет их и тебя, или они будут противостоять тебе, как Голлем.
– Но ведь не все! Мы со Светкой хорошо ладили в последнее время.
– Света стоит на одной с тобой ступени. Она брошена, как ты, знает боль. Это вас объединяет, но надолго ли? Когда у нее кто-то стоит за спиной, она легко предает тебя. Ты привязана к ней больше, чем она к тебе.
– А почему у меня не получилось помочь матери? – задала Любка вопрос, который мучил ее давно.
– Чтобы помочь человеку, надо быть чистой. Представь, что мать посмотрела в зеркало, а потом взглянула на тебя и увидела голую правду, которую показывает людям Голлем. И ей стало страшно тащить на себе эту ношу. Она избавилась от мечты жить с отчимом, но она тяготится всеми твоими подарками и тобой, когда ты стараешься напомнить, что ты часть ее жизни.
– А Инга? Мы все еще дружим. И девчонки… Ну, они не боятся меня.
– Чем старше становится человек, тем больше зла приходит в его жизнь. И каждый день они стоят перед выбором, вывалить на тебя, или оставить у себя. Это лишь дело времени, когда вы станете врагами. Попробуй понаблюдать – вот вы разошлись, и буквально на следующий день человек чужой. У него нет ни одной мысли, чтобы позвать тебя или прийти самому. Много ли твоих подруг помнят о тебе? Или пишут? Или ждут тебя?
