– Я заказал ее для тебя у аббата из Ярроу, – сказал Невилл, довольный тем, что его подарок пришелся дочери по душе. – Пока ты гостила у Уилфрида и Сэсиль, ее как раз доставили. Так кого нам следует ждать?
Настойчивый вопрос отца вернул Марианну к реальности.
– Один из гостей – Гай Гисборн. Его спутника я не знаю. Я встретила их по дороге домой, и сэр Гай просил о гостеприимстве. Я заметила, что они изрядно устали: лошади едва держались на ногах, да и люди были не в лучшем состоянии.
– Что же, ты поступила правильно – наш замок никогда не отказывал в приюте тем, кто в нем нуждается. Пока у нас есть время до приезда гостей, расскажи, как тебе самой было в гостях? Здоровы ли Уилфрид и Сэсиль? И как их сын?
– Здоровы! – живо отозвалась Марианна. – А маленький Годо – прелестный малыш. Все очень сожалели, что ты не смог приехать на крестины вместе со мной. Я передала им твое приглашение погостить, только они вряд ли соберутся навестить нас раньше лета. Уилфрид на днях отправляется в Лондон и берет с собой Сэсиль.
Из-за ставен послышались трели рожков, и Марианна с сожалением захлопнула книгу.
– А вот и наши гости! Я проверю, готовы ли для них покои, согрета ли вода для ванн и накрыты ли столы к ужину.
– Милорд! Леди Марианна! – в залу вошел мажордом и торжественно объявил: – Благородные рыцари Гай Гисборн и Роджер Лончем испрашивают отдыха и ночлега!
– Роджер Лончем?! – удивленно переспросил Невилл и обернулся к дочери. – Родной брат верховного судьи Англии епископа Илийского? Я не знал, что он в Ноттингемшире. Что ж, большая честь для Фледстана принять столь высокого гостя.
Несмотря на торжественность сказанных отцом слов, Марианна немедленно заметила сомнение в его голосе.
– Ты не рад ему, – утвердительно сказала она и вопросительно посмотрела на отца: не опрометчиво ли она согласилась на приезд встреченных ею рыцарей?
– Ты поступила верно, – ответил сэр Гилберт, правильно истолковав ее взгляд. – Невежливо и неразумно было бы отказать. Но, полагаю, что мало бы нашлось тех, кто обрадовался бы визиту Роджера Лончема. Его брат – весьма достойный человек, но вот сам Роджер Лончем – иное дело. К несчастью, в нем нет иных достоинств, кроме родства с Уильямом Лончемом, которого король Ричард, уходя в крестовый поход, оставил управлять королевством.
– Но Уильям Лончем уже год как в изгнании, – заметила Марианна.
– Да, он не поладил с принцем Джоном, – согласился Невилл. – Зато сэр Роджер остался в числе приближенных принца, и в свете изгнания его брата приверженность сэра Роджера к принцу Джону не делает ему чести. Думаю, что в глубине души он всегда завидовал лорду Уильяму и хотел занять его место. Так вот теперь настал его час. И пусть принц Джон не назначил его канцлером Англии, как король Ричард назначил его брата, но власть Роджера Лончема велика. Но этой власти ему все равно мало, как мало и богатств, которые он получил и от короля Ричарда благодаря стараниям своего брата, и от принца Джона за свое отступничество – от брата и от короля. Так что я не слишком высокого мнения о Роджере Лончеме, но, учитывая его близость к принцу Джону, прекрасно сознаю, что отказать ему в гостеприимстве – все равно что подписать себе приговор. Что ж, будь что будет. Ступай и займись, чем собиралась, а я встречу наших гостей.
Невилл вздохнул, но, увидев тревогу в глазах дочери, улыбнулся ей ласково и успокаивающе. Зная дипломатический дар отца, Марианна тоже успокоилась и, улыбнувшись в ответ, выпорхнула из залы, не забыв прихватить с собой книгу. Пес с гулким лаем помчался следом за ней.
– Ах, сэр Гилберт, с тех пор как леди Марианна вернулась, наш замок ожил, словно сад майским утром! – вздохнул мажордом, проводив молодую госпожу любующимся взглядом. – После того как преставилась леди Рианнон, Фледстан стал похож на гробницу, зато теперь!.. Скучно нам всем станет без леди Марианны, когда вы отдадите ее замуж. Но ее супруг окажется чисто в раю! Если, конечно, он придется нашей леди по сердцу.
Покои, предназначенные для гостей, были готовы: постели застланы благоухающими мятой и ромашкой простынями, в каминах шумно гудело яркое пламя, над высокими деревянными лоханями, выстланными полосами льняного полотна, поднимался душистый пар от горячей воды, в которую щедро добавили лавандового масла. Марианна зашла на кухню и убедилась, что все блюда готовы к подаче на стол. Всегда таявший от ее улыбки, словно масло на солнце, старший повар успел шепнуть Марианне, что он приготовил для нее любимые ею артишоки, а для сыра смешал мед с пряными травами. Вознагражденный ласковым взглядом, повар осмелился лишь поцеловать воздух над промелькнувшей возле его губ рукой Марианны, поскольку сама Марианна устремилась в трапезную. Там она увидела, что скатерти на столах расстелены самые свежие, серебряные кубки и тарелки начищены до блеска, и даже напротив ее кресла в маленькой глиняной вазе топорщатся иглистые ветки с сизыми ягодами можжевельника – как скромный знак любви служанок к своей юной госпоже. Довольная и слугами, и собой, провожаемая приветственными окликами и челяди, и несущих дежурство ратников, Марианна наконец прошла в свои комнаты, чтобы снять дорожный наряд и принять ванну.
На пороге ее встретила леди Клэренс – подруга, воспитывавшаяся вместе с Марианной в монастыре, возглавляющая ее свиту и управляющая ее служанками. Они расцеловались, и Клэренс, несказанно обрадованная возвращению Марианны, отослав служанок, сама помогла ей скинуть одежды, заколоть волосы и забраться в ванну. С наслаждением окунувшись в горячую воду, благоухавшую ароматом лаванды, Марианна закрыла глаза. Клэренс оставила подругу одну, а сама пошла в гардеробную, чтобы выбрать Марианне наряд для выхода к столу.
Горячая вода снимала усталость и проясняла мысли, но никогда не изгоняла печаль, и Марианна тихо вздохнула. Оставленный без ответа вопрос отца настойчиво прозвучал в ее сознании: «Что ты пытаешься найти в лесу?..»
С тех пор как она вернулась из монастыря во Фледстан, многое в ее жизни изменилось. Период затворничества, молитв и обучения закончился, и она окунулась в блестящую вереницу праздников светской жизни, управляла родовыми владениями, занималась врачеванием всех, кто искал ее помощи как целительницы. У нее было много забот и так же много развлечений: охоты, пиры, турниры… Но иной раз – так, как сегодня, – вдруг оживали воспоминания о нагретой солнцем тяжелой листве, медовых и пряных ароматах летнего леса, шелесте высокой травы и о глубоком омуте синих, как грозовое вечернее небо, глаз, в котором едва не утонуло ее сердце.
Он не нашел ее, как обещал, не захотел искать, забыл о ней – кто знает! В душе она была уверена в том, что он не обрадовался, когда узнал, что и она не вполне открыла ему свое имя и вовсе не обмолвилась ни о своем высоком положении, ни о богатстве отца. Она ни минуты не сомневалась, что он недолго пребывал в заблуждении относительно той, которую он принял за простую травницу, если действительно собирался ее увидеть. Ведь для того чтобы прислать ей весть о встрече, он должен был найти путь к ней, а отыскав, мог ли он не узнать, к кому этот путь ведет? Для чего ей была нужна эта недоговоренность? Для того же, для чего и ему: она не хотела, чтобы он отгородился от нее стеной вежливой учтивости и лишил ее своего доверия.
