— Это я виновата, — сказала ему Анна. — Я попросила его, не зная, как вы относитесь к таким вещам. Сир, со своей стороны, я бы сказала ей, что, как бы настойчиво доктор Олислегер ни уговаривал вашу милость взять еще одну камеристку, это невозможно. Фрейлины и камеристки были назначены до моего приезда сюда, так что пока им придется набраться терпения.
— Вот именно! — Генрих одобрительно кивнул.
Его благодушие испарилось, когда после ужина к нему подошла леди Ратленд:
— Сир, леди Лайл попросила меня убедить вашу милость, чтобы вы назначили ее дочь одной из фрейлин королевы. Вам следует знать, что она прислала мне подарки — по бочке вина и селедки.
— Это подкуп, мадам! — взревел Генрих. — Скажите ее светлости, что король не хочет больше принимать фрейлин, пока какая-нибудь из тех, что уже служат королеве, не предпочтет другое место.
Леди Ратленд наклонила голову:
— Конечно, сир.
— Посоветуйте ей обратиться к матушке Лёве, — сказала Анна. — Скажите, что она может посодействовать в этом вопросе, как никто другой. И на этом все закончится!
Генрих усмехнулся, и хорошее настроение вернулось к нему.
— Ей-богу, Анна, вы заставили бы покраснеть самого Макиавелли! Надо сделать вас членом Совета.
Через два дня Генрих пришел ужинать в брюзгливом настроении.
— Вы бы последили за этой девкой Анной Бассет, — буркнул он. — Она подстерегла меня сегодня, когда настала моя очередь стрелять по мишеням. И попросила не забывать ее сестру.
— Я поговорю с ней, — обещала Анна.
— Не нужно! — фыркнув, сказал Генрих. — Я ответил ей, что многие уже говорили со мной насчет ее сестры, но я не дам ей места, так как намерен иметь при дворе юных леди порядочных и умеющих блюсти свою честь. Это заставило ее умолкнуть!
— Матушка Лёве сегодня получила крупную взятку от леди Лайл, — призналась Анна. — Она очень твердо написала в ответ, что ваша милость постановили: новых девушек принимать не будут, пока какая-нибудь не покинет свой пост, чтобы выйти замуж.
— Именно так, — подтвердил Генрих, и потом его тон изменился. — Анна, мне нужно обсудить с вами вопрос о ваших соотечественниках. Барон фон Оберштайн, доктор Олислегер, великий магистр Гохштаден и многие другие члены вашего эскорта через несколько дней вернутся в Клевс, как и планировалось.
Анна знала и боялась этого, потому что с их отъездом оборвется еще одна ниточка, связывающая ее с домом. Ей хотелось поправить Генриха, который неправильно произнес Клеве, но она не посмела. Большинство англичан называли ее родину Клевс в рифму с «плебс», а не Клеве, что рифмовалось бы с «в гневе». Со временем, вероятно, она сама станет так говорить.
— Но, — продолжил Генрих, — я оставляю графа Вальдека и многих других ваших немецких джентльменов и девушек, пока вы не освоитесь с жизнью в этом королевстве. — Он снова проявил доброту, свидетельств которой с момента заключения брака было немного.
— Я очень благодарна вашей милости, — сказала ему Анна, глубоко тронутая и испытавшая облегчение. Когда Генрих вел себя так, она могла многое ему простить.
На третьей неделе января король устроил пир в своем приемном зале в честь уезжающих лордов и сановников. На нем присутствовали Анна и многие знатные дворяне. Кромвель тоже пришел — Кромвель, который так беззастенчиво отказался выполнить просьбу Анны, а теперь делал вид, что ничего не было.
— Нас встречали здесь с большими почестями, — сказал сидевший справа от Анны доктор Олислегер, — так я и передам по приезде вашему брату герцогу. Король проявил большую щедрость. Воистину, я думаю, вам очень повезло с браком.
Анна заглянула в глаза этого мудрого и верного, испытанного временем советника, который так старался сделать ее королевой, и не увидела в них иронии. Олислегер не знал, чего не хватает в ее супружестве. Она подумала о Вильгельме, о том, какие надежды он возлагал на этот альянс и как нуждался в дружбе Англии, которая даст ему опору в борьбе против амбиций императора. Нет, она не станет обременять ни одного из них правдой. К тому же, несмотря ни на что, король начинал ей нравиться; каждый день Анна молилась, чтобы проблема, лежавшая между ними невидимым мечом, разрешилась, и она смогла родить Генриху детей, чем завоевала бы любовь короля и его подданных.
К радости Анны, Генрих сказал, что, наверное, оставит матушку Лёве и ее любимых немецких девушек, Катарину и Гертруду, и еще больше двух десятков других ее соотечественников. Английские фрейлины Анны так и не желали подружиться с немецкими; она начала понимать, что англичане вообще не доверяли иностранцам, или чужакам, как они их называли. Местные косо смотрели на немецкие платья и передразнивали гортанный немецкий акцент. Анна подозревала, что некоторые из ее девушек, включая Анастасию, скучали по дому и были рады уехать, но отважная, жизнерадостная Катарина и мягкая, верная Гертруда с удовольствием остались бы. Обе были преданы Анне и матушке Лёве, которая обращалась с ними как со своими внучками.
Четырнадцатилетний кузен Анны, Франц фон Вальдек, тоже оставался при ней в качестве пажа, и ее это радовало. Разрешили не уезжать и Отто фон Вилиху, его жене Ханне, Флоренцу де Дьячето, Брокгаузенам, доктору Сеферу, повару Анны мейстеру Шуленбургу. Двор ее теперь был весьма многочисленным. «Ни одной королеве, — думала она, — не служило столько людей».
Не так обрадовало Анну, что в качестве официального переводчика доктора Олислегера заменит его надменный сборщик податей Уаймонд Кэри, хотя Сюзанна Гилман продолжит исполнять эту должность в личных делах. Анне сразу не понравилось, как держал себя Кэри. Этот крупный мужчина с расчетливыми глазами и длинной кустистой бородой был слишком вежливым, слишком отчужденным и слишком строгим, но, очевидно, он великолепно управлялся с делами. Нужно попытаться с ним поладить, это ее долг. Анна улыбнулась с неподдельным удовольствием, когда Кэри сообщил, что король поручил ему купить подарки и выделить деньги всем, кто возвращался в Германию. Она предложила свою помощь в выборе и получила отпор, вежливый, но твердый. Однако сегодня, стоя в приемном зале и ожидая момента прощания со своими людьми, она вынуждена была признать, что Кэри не посрамил ее честь. Лорды и послы Клеве и Саксонии были сильно впечатлены ценными дарами, а поднесли им деньги и посуду. Обошлось все это наверняка в огромную сумму!
Настала пора говорить прощальные слова. Анна стояла на помосте и задерживалась взглядом на каждом, кто должен был уехать: любовно посмотрела на доктора Олислегера, великого магистра Гохштадена, барона Оберштайна и Франца Бурхарда, всех этих добрых людей, которые верно служили ей и всей ее семье. Анна боялась, как бы затаенная в сердце печаль нежданно не прорвалась наружу. Все-таки жене короля не подобало терять самообладание. Они должны увезти с собой в Клеве впечатление о королеве безмятежной и довольной своим высоким положением.
Один за другим уезжающие подходили к ней за разрешением отбыть. Самые сильные чувства охватили Анну, когда над ее рукой склонился доктор Олислегер.
