Он-то думал, что не летит, потому что нужен Дарье Морозовой! Что без его помощи и защиты она не справится с болезненным прошлым. А оказалось, у нее уже есть защитник. Серьезный, солидный мужик, а не какой-то там «лицедей», и любит ее до беспамятства – с первого взгляда видно. Как он на нее смотрел! Готов был раствориться в ее глазах, казалось, она для него – вселенная. Дашка просто глупая еще, не понимает. Подобными чувствами не бросаются!
Помешанный на искусстве Кирилл Николаев, которому остается только тихо уйти со сцены, конкурировать с такой любовью даже пытаться не будет! Что он может дать этой Морозовой? Ничего! В отношениях полов он всегда следовал четким критериям Стрикленда: «Женщина – орудие наслаждения». Правильно. Допускать ее в душу, позволять ломать волю мужчины нельзя!
Кирилл вспомнил, с какой одержимостью тот человек прижимал к себе Дарью. На секунду он пожалел о том, что сам никогда не испытает такого неистовства: не узнает ни дьявольских мук, ни божественных радостей. Но вовремя одернул себя. Ничто не должно отвлекать от искусства! Он не умеет и не будет учиться любить. С него достаточно простого влечения. Не станет он повторять ошибок своей матери, до беспамятства влюбленной в отца и потерявшей из-за этого идиотского чувства все. Пусть Даша достанется тому, кто не может без нее жить. А сам он не имеет права вмешиваться и ломать чужие судьбы. Как же этот мужчина смотрел на Морозову! Счастливый безумец.
На мгновение сердце Кирилла пронзила острая ревность – его дыхание сбилось, ладони покрылись холодным потом. «Любовь – это слабость, – прошептал он, словно заклинание, – но я мужчина и, случается, хочу женщину». Все! Тема исчерпана.
Николаев поставил чемодан на землю и сел. Тайское солнце палило, сжигая мозг. Люди, машины, шум, пыль. Не был бы он дураком, сидел бы сейчас в своей московской квартире, в уютном кабинете с камином и писал новый сценарий. Зачем ему понадобилось на собственной шкуре изучать жизнь авиаторов? Взял бы у кого следует интервью, задал бы все вопросы, нашел консультантов – и в путь! Нет, полез в самое пекло.
Почувствовав, что солнце добивается его немедленной смерти – даже волосы на голове, кажется, оплавились, – Николаев нашел в себе силы встать и побрести к отелю рядом с аэропортом. Вряд ли там найдется свободный номер, но, может, хоть в бар его пустят. Пить хотелось смертельно.
– Кирилл!
Николаев обернулся на оклик и с изумлением увидел Фадеева. Самолет вроде давно улетел. Или опять какая-нибудь задержка? Вечно в этой авиации все не слава богу. Выбрал он себе тему для фильма! Кирилл побрел навстречу Михаилу Вячеславовичу.
– Что, задержали самолет?
– Нет, вылетел по расписанию, – сообщил командир.
– А вы?
– А я остался, Кирилл.
Они помолчали, глядя на осажденный людьми Утапао. Николаев умел не задавать лишних вопросов. Если не хочешь, чтобы лезли к тебе, не трогай других.
– Вы в порт? – поинтересовался он.
– Если честно, – Фадеев опустил плечи, – не хочу. Вроде там все отлажено.
– Конечно, – кивнул Николаев, – мы же все подготовили, люди ваши справляются.
– А вы где остановились? – спросил успокоенный заверениями Николаева командир.
– Уже нигде, – Кирилл растерянно огляделся, – я же думал, что улечу.
– Я тоже, брат, думал, – Фадеев улыбнулся вяло, – тогда поехали вместе. Поселим вас в наш, экипажный.
– А можно? – обрадовался Кирилл тому, что не придется ломать голову и самому искать выход из ситуации. Что-то он нынче не в форме.
– Чего же нельзя-то?! Тем более вы по нашей просьбе с рейса снимались, мы обязаны вас расселить. Семью Самира я уже велел Морозовой в этот отель пристроить. Так что компания будет.
– Спасибо, – Кирилл, понимая, что, если уж он решил оставить Дашу в покое, лучше ее избегать, все-таки не смог побороть искушения, – но вы не беспокойтесь, я сам оплачу.
– Разберемся, – ушел от ответа Фадеев, – поехали!
Через два часа они входили в двери отеля в Бангкоке. Михаил Вячеславович насильно усадил Николаева в кресло в зоне отдыха, поставил рядом свой чемодан – «присмотрите» – и пошел к стойке ресепшн. Через пару минут в руках Кирилла появилась карточка-ключ.
– Ну что, сосед, – подмигнул Фадеев, – пойдем размещаться?
В лифте он коротко инструктировал Кирилла, сразу же оборвав все разговоры о деньгах.
– Вы ни о чем не беспокойтесь, пишите сценарий. Будут вопросы – всегда обращайтесь.
– Спасибо!
– На двенадцатом этаже бассейн и спортзал.
– Ясно.
– Завтрак с семи утра в лобби.
– Понял.
– Приехали. Вам направо, а мне – налево, – Михаил Вячеславович улыбнулся и вышел из лифта. – Желаю успехов!
Кирилл в очередной раз пробормотал «спасибо» и пошел в указанном направлении.
Ладно, не получилось добраться до собственного кабинета в Москве, попробует начать здесь работу, с легкой руки Фадеева. Хотя это еще большой вопрос, будет ли писаться в чужой обстановке. Его муза – капризная барышня.
Кирилл открыл дверь в комнату и огляделся. Впечатление на первый взгляд было приятным. Вот и прекрасно! Даже если не сможет писать, поразмышляет над сюжетом, сделает кое-какие наброски.
Затащив чемодан за собой в номер, Кирилл, не откладывая дел в долгий ящик – и так уже уйму времени потерял, – начал искать подходящее для работы место. Письменный стол стоял лицом к стене, а Николаев терпеть этого не мог – ему нужна была перспектива. Он долго крутился, выбирая между видом самой комнаты и окном, и только после этого остановился на последнем. Подтащил стол, переставил стул, сел. За стеклом дышало облаками и вздрагивало синее небо, разрезаемое стремительно проносящимися по нему птицами. Чем не подходящий фон для работы над сценарием об авиации? Кирилл удовлетворенно кивнул и отправился к чемодану за ноутбуком…
Прошло уже несколько часов, а он, словно завороженный, все еще сидел перед пустым экраном и смотрел в небо, совершенно забыв о сценарии. Дашин рассказ и вид из окна взбудоражили его собственные детские воспоминания; вытащили на поверхность то, что он давно и успешно выбросил из головы.
Ему было двенадцать лет, когда он узнал о главном.
Только-только наступила зима. Кирюха с друзьями собирался гулять и искал по всему дому старую клюшку, прибранную матерью с лета. Шкафы, балкон, антресоли – он все перерыл. Безрезультатно. Расстроенный, уже собрался слезать со стула и звонить ребятам: говорить, что никуда не пойдет – какой он вратарь без клюшки, – как вдруг заметил на дне антресолей пыльный сверток, плотно обернутый газетами. Мальчишеское любопытство заставило его потянуть за край.
Позабыв о хоккее, он расположился прямо на полу в прихожей. Аккуратно развернул газету, надеясь, что сумеет потом упаковать как положено, чтобы никто не заметил, и добрался до жестких промасленных тряпок. Раскрутил их и обомлел – на полу засияло синее безмятежное небо, в которое врывалась стая встревоженных птиц. Все было дышащее, живое, мальчик даже отпрянул, испугавшись, что птицы сорвутся с полотна прямо ему в лицо. Осторожно, дрожащими руками, он сдвинул верхний холст. Под ним оказалось еще одно небо, но уже хмурое, седое, наполненное печалью дождевых облаков. Оно нависало над полуразрушенной церковью, которая с грустной покорностью ждала первых тяжелых капель. Третий холст был веселым и ярким – в чистое небо, уже тронутое красками восходящего солнца, взмывал кипенно-белый самолет. Ему было легко и просторно – вокруг ни облачка, только манящий вдаль розово-желтый восход. Кирилл продолжал сдвигать холсты. Небо над лесом, небо над городом, небо, смешавшееся с туманом над гладью реки. И каждый раз новое небо являлось ему в своей независимой, собственной жизни.
