Глушко оценил участливое отношение генерала и несколько успокоился:
– Коридор был совсем пустой. В холле стояли какие-то мужчины…
Щербаков заметно оживился:
– Сколько?
– Двое… – подследственный напряг память. – Да, пожалуй, двое…
Бондарович сделал отметку в блокноте:
– Как они выглядели?.. Я понимаю, что такие мелочи не всегда запомнишь; особенно, если только что встретил в курилке человека, с которым – «в контрах»… Но ведь сама обстановка – Кремль все-таки. Не думаю, что вы в Кремле частый гость…
Глушко пожал плечами:
– Пожилые, в хороших костюмах…
Щербаков зацепился:
– Опознать сможете?
– Вряд ли.
Генерал Щербаков перевернул очередной лист бумаги:
– На проходной кто-нибудь был?
– Да, человека три. Не помню в точности, они о чем-то разговаривали…
Но Щербакова интересовало другое:
– Они смогут подтвердить, что вы выходили в одно время с ними?
Глушко ответил как-то подавленно:
– Вряд ли…
Бондаровича озадачил такой ответ:
– Ну, почему, у вас характерная запоминающаяся внешность. Я бы непременно запомнил.
Глушко равнодушно пожал плечами:
– Тогда может быть. Хотя, насколько я помню, они на меня не смотрели прямо.
– Что ж из того! Чтобы узнать человека, не обязательно смотреть на него прямо. Бывает достаточно и так называемого бокового зрения…
Тут Щербаков заметил со вздохом:
– Если быть откровенным, это вряд ли вам поможет.
Подследственный насторожился, посмотрел на генерала вопросительно.
Щербаков продолжал:
– Дело в том, что по прикидке, – хотя следственный эксперимент еще не проводился, на все действия преступника потребовалось очень мало времени: минута-полторы-две. Это играет против вас, алиби обеспечить очень трудно.
– Понимаю, – Глушко явно был утомлен и, должно быть, воспринимал все, как в тумане.
Александр вспомнил:
– Что за ручку вы потеряли в Кремле?
Глушко вздрогнул:
– Я вообще не понимаю, при чем тут ручка. Мне и вчера с этой ручкой все мозги съели… Я не заходил в туалет, ручка лежала у меня в нагрудном кармане пиджака. Чушь какая-то!.. – подследственный отвернулся, желая хоть так успокоить нервы.
Но Бондарович проявил некоторую дотошность:
– Что она из себя представляла? Вы могли бы ее в двух словах описать?
Глушко уже справился с собой:
– Обычная, не очень дорогая ручка, – он на секунду прикрыл глаза. – Ручка с надписью «КАРЕ», – название моей студии, – шелкографией выполнена. Я как-то заказал таких пару десятков, сейчас модно. Некоторым сотрудникам раздавал – в качестве презента. Такие мелочи людям всегда приятны… Разве вам никто не дарил ручек?
Генерал Щербаков кивнул:
– Хорошо, оставим этот вопрос. В чем, скажите, кроется причина ваших разногласий со Смоленцевым? Вы же понимаете, тут усматривают мотив.
Глушко слегка покраснел – скорее от злости, чем от какой-то неловкости.
Генерал подтолкнул:
– Ну говорите же. Молчать не в ваших интересах.
– Он выставил меня с работы и поставил в трудное положение. У меня крупный правительственный заказ, а я работаю на дерьмовом оборудовании или плачу бешеные бабки за аренду хорошего.
Щербаков записал пару строк:
– Расскажите подробнее.
Но подследственный почему-то молчал.
Бондарович взялся помочь ему:
– Вы злоупотребили его доверием, как утверждают в «Молодежной»?
Глушко прямо-таки вспыхнул:
– Это они так считают…
Щербаков оторвался от своих записей:
– Хочу предупредить вас: когда мы будем проверять ваши показания, каждое слово неправды будет подрывать ваше положение, – он сделал значительную паузу. – Нас не интересуют, Глушко, ваши шалости с деньгами. Пусть ими занимается налоговая полиция. Здесь речь идет об обвинении в убийстве. Это посерьезней. Помогая нам, вы поможете себе…
Глушко уставился взглядом куда-то под потолок:
– Смоленцев обвинил меня в присвоении рекламных денег и еще в работе «налево» на оборудовании «Молодежки». Но это – фактически; если без эмоций…
Щербаков уточнил:
– Деньги наличные, конечно.
– Да. Но поймите, моя работа производится на очень дорогих машинах, и эти деньги я вкладывал в покупку высокопрофессиональных аппаратов. Все это делалось в общих интересах, а он обвинил меня в личных, корыстных… Это монтажное оборудование. Компьютерное и видео. Через безнал его брать очень невыгодно – налоги все съедают, да и дороже.
Бондарович кивнул:
– И на учет его надо ставить. Все тут понятно.
Глушко опять распалился:
– Он выставил меня за дверь, заявив, что я обкрадываю его. Выставил за дверь, как школьника. Понимаете? Разве не обидно?.. И крикнул мне вслед, что, пока я не рассчитаюсь, не получу свое оборудование, – в голосе Глушко зазвучали истерические нотки. – И я с трудом собрал собственное производство. В основном, на чужие деньги. Все-таки у меня есть имя, и платят за мою работу хорошо. Теперь я получил сложный госзаказ под выборы, а выполнять его не на чем… И потом… я здесь… не знаю, на сколько. Может, еще вообще не выпустят…
Щербаков перебил:
– В чем заключается заказ?
– Сложные видеоколлажи. Вы, наверное, видели по телевизору: много разных двигающихся изображений на экране, буквы, графика – все сразу. И музыка тоже… Очень мало у нас специалистов моего уровня.
Бондарович опять заметил, что Глушко отвлекается от темы:
– У вас были скандалы со Смоленцевым по этому поводу? Я имею в виду аппаратуру.
– Да, были…
Щербаков уточнил:
– С угрозами? С мордобоем?
Глушко взглянул на генерала исподлобья:
– Да, как я вам уже говорил, он однажды вытолкал меня из кабинета. После этого я с ним и не разговаривал. Старался даже обходить стороной. А угрозы… Ведь очень большое расстояние от угрозы до убийства.
Бондарович несогласно покачал головой:
– В последние годы все меньше и меньше.
Глушко невольно спрятал глаза:
– Вы, конечно, правы, но когда угрожают выбить долги или убить конкурента, то обращаются к профессионалам, а не убивают собственноручно в правительственном здании.
