Тимур несогласно покачал головой:
– Тут есть тонкость: в записи он видит то, что мы не могли спрятать.
Шеф бросил на собеседника пристальный взгляд:
– Я подумаю над этим… новым освещением проблемы… Нам на руку еще вот что: Кожинов никому не показывает кассету. Не иначе, питает какие-то иллюзии насчет нее… Быть может, он вообще единственный, кто ее смотрел.
– Вы хотите сказать…
– Именно. Если что… если дело пойдет не по тому руслу, можно будет уничтожить и кассету, и генерала. Вопрос лишь в своевременности информации…
Некоторое время они ехали молча. Погода была неустойчивая: то проглядывало на минутку солнце, то принимался моросить дождь.
Шеф внимательно смотрел на дорогу, на всякий случай поглядывал в зеркальце заднего вида:
– Может, тебя заодно подкинуть куда-нибудь?
– Нет, лучше вернуться к началу. Я заметил: всегда остаешься в выигрыше, замыкая круг.
Шеф улыбнулся:
– Что мне в тебе нравится, кроме твоих профессиональных навыков, так это – ты умеешь неожиданно мыслить… Как провел вчерашний вечер? Надеюсь, не сильно переживал?
Тимур улыбнулся, сверкнул белыми жемчужными зубами:
– Я опять поменял перчатки.
Шеф не сразу понял его, а когда понял, покачал головой:
– Как твой организм выдерживает!.. – и спохватился. – Кстати, о перчатках! Всякое удовольствие стоит денег и иногда немалых. Открой бардачок – там причитающийся тебе гонорар.
Тимур открыл бардачок и переложил себе в карман пальто увесистый газетный сверток.
Они уже ехали обратно к Казанскому вокзалу.
Шеф сказал:
– А теперь о новом задании. Им открывается второй этап. Но тут дело попроще и допускаются вариации или фантазии на тему, – как раз то, что ты любишь. Неизменным должно остаться одно – сообщение, которое ты пошлешь мне на пейджер.
Тимур сделал сосредоточенное лицо:
– Так, слушаю…
– Если все пройдет, как надо, текст должен быть такой: «Она сказала Гене, что в лесу полно грибов». Запомнил?
– Да.
– Ия начну нажимать на кнопки.
– Кто такой Гена?
– Вот об этом мы сейчас и поговорим…
* * *
Александр Бондарович,
3 часа дня,
24 марта 1996 года,
редакция телестудии «Молодежная»
Припарковавшись в каком-то дворе, Александр стал пробираться к зданию телестудии.
Люди толпились на улице.
Москва испокон веков падка на выражение любви и ненависти, лакома на зрелище, на скандал; любит почествовать гениев – особенно непризнанных официально и безвременно ушедших; любит отдать последнюю дань – цветами, слезами, витиеватыми речами, пышными венками, приставленными к лафету, к катафалку…
Надо сказать, что Смоленцева-ведущего многие любили (несмотря на некоторые его грешки и чисто житейские слабости; но у кого их нет! Кто не убоится перед лицом Христа бросить в блудницу камень?), передачи его были популярны, и к числу гениев непризнанных его нельзя было отнести – разве что к безвременно ушедшим; его любили и за то, что он был одним из немногих журналистов, умеющих и не боящихся «делать погоду», – то есть формировать общественное мнение и тем самым реально влиять на ход событий в стране, а значит, и в мире. Еще он был не трус – лично вел репортажи из «горячих» точек… Поэтому смерть Виктора Смоленцева всколыхнула чувства людей, нарушила спокойствие в столице…
Припомнили Высоцкого, припомнили Листьева и Холодова… Кто-то в траурной речи сказал, что могила Буркова стоит неухоженная на Ваганьковском кладбище и никому до нее нет дела, кроме старухи-алкоголички, которая за мелкую плату водит любопытных к знаменитым фамилиям… Да не случится такого с могилой Виктора Смоленцева!..
Сегодня пробиться в телестудию было сложно. Существовало некое подобие очереди, сновала повсюду милиция, кто-то пытался митинговать за и против Президента, встречались тут и там агитаторы КПРФ, которые в последнее время, будто из-под земли, появлялись везде, где организованно или неорганизованно возникало скопление народа. Предвыборное время – этим все сказано…
Александр Бондарович выбрал наиболее простой выход: он подошел к милицейскому сержанту в новой форме и, предъявив удостоверение, попросил:
– Сержант, ты в форме, помоги пробраться в студию, у меня задание.
Польщенный тем фактом, что к нему за помощью обратился майор и что простой «милицейский» способен сделать то, на что не хватает духу у элитного ФСБ-шного майора, сержант ревностно отнесся к поставленной задаче. Он рассекал толпу могучими плечами, подавая, как пароход, нечто вроде гудков:
– Посторонись! Стань в очередь! Не толкаться, не за водкой же стоите! Пропустите, гражданин!..
В считанные минуты Бондарович оказался внутри здания.
Найти того, кого нужно, оказалось непросто.
Сбитые с толку, опечаленные смертью товарища, телевизионщики не могли сказать ничего путного. Бондарович пробрался мимо подиума, на котором стоял гроб с телом, какое так и не удалось лично осмотреть, и поднялся на третий этаж.
Секретарша в приемной президента телерадиокомпании наконец сообщила ему, что исполняющим обязанности является сейчас заместитель Смоленцева – Сергей Михайлович Зацепин.
– А где он? – торопился Александр.
– Скорее всего, он находится внизу, или где-нибудь в студии, или еще где-нибудь…
Секретарша промакивала платочком покрасневшие заплаканные глаза.
– Послушайте, как вас зовут? – Бондарович терял терпение.
– Рая.
– Раечка, ясно, как божий день, что вам всем сегодня очень тяжело. Но вы взгляните на мое удостоверение: я майор ФСБ и вхожу в бригаду, которая расследует убийство того самого замечательного человека, который лежит внизу весь в цветах. Поверьте: то, за чем я пришел, пожалуй, сейчас важнее всех цветов и церемоний.
– Я понимаю, я понимаю, – наконец-то осознала свой долг Раечка.
Банда дожимал ее:
– Пожалуйста, оставьте на некоторое время срочные дела и займитесь сверхсрочным – постарайтесь отыскать для меня Зацепина.
– А кабинет? – она растерянно огляделась.
– А я посижу в вашем кабинете; поверьте, я ничего не украду и никому не разрешу. На звонки отвечу.
Раечка даже робко улыбнулась, отправляясь на поиски шефа. Не прошло и двадцати минут, как появился моложавый человек с открытым, каким-то телевизионным взглядом.
Бондарович припомнил, что видел его в каких-то передачах, но в каких именно – вспомнить не смог.
