Но Макарова могла заблуждаться… Вот это понимание и вызывало тревогу. Елена нервничала…
– Подъезжаем, – молвил телохранитель.
– Найди место для тихой парковки неподалеку от главного входа, – Елена теперь внимательно оглядывала улицу в окно.
– Куда мы?
– Будем ждать человека на площади возле главного входа, – ответила Елена.
Борис свернул на боковую улицу и припарковался.
– А если вас узнают, Елена Борисовна? Там же толпа соберется с вопросами, – в его замечании был смысл. – Как мы оттуда выберемся?
– Черт, ты прав. Дай сюда косметичку.
Несколькими уверенными движениями Елена поправила линию губ, используя яркую вечернюю помаду; наложила столь же ядовитые тени и румяна…
– Все, пошли, – она еще раз глянулась в зеркальце и уверенно вышла из машины. – Возьми меня под руку. Смотри, чтоб никакая сволочь не сфотографировала, а то завтра же опубликуют меня размалеванную, как шлюху, под руку с молодым парнем. Представляю, какие подписи придумают…
– Не бойтесь, у меня все схвачено.
Они остановились посреди площади.
Елена смотрела себе под ноги, скрывая под полями шляпы лицо. Борис контролировал обстановку и не утруждал свой мозг лишними вопросами.
Через несколько минут тягостного ожидания возле обочины остановилась все та же синяя «шестерка», Елена увидела, как открылась дверца с ее стороны и выглянула Виктория Макарова, перегнувшись с места водителя:
– Садитесь, Елена Борисовна, – крикнула она.
Елена и Борис на секунду замялись в нерешительности.
– Садитесь, пожалуйста, – раздалось у них за спиной. – Ты – на переднее сиденье.
Борис, который отвлекся на подъехавший автомобиль и потерял на секунду контроль над обстановкой, заметил теперь позади себя мужчину и узнал того следователя из ФСБ, который, как и Виктория, был объявлен в розыске.
Борис заволновался, не зная, что предпринять.
– Да садись же, дурак, – зло сказала ему Елена и сама открыла за ручку заднюю дверь, чего ей не приходилось делать уже много лет.
Они сели.
Виктория держалась, как всегда, с учтивостью:
– Добрый день, Елена Борисовна.
– Привет, дорогая!..
– То, что вы согласились приехать, уже многое значит.
– Разумеется. Но скажу честно: я не в восторге от ваших действий…
* * *
Наум Кожинов,
8 часов утра,
26 марта 1996 года, рабочий кабинет
Наум Кожинов держал в руках выписку из проверки налоговой полиции, где красным маркером была помечена строка о переводе со счета КПРФ сорока миллионов рублей на счет телерадиокомпании «Молодежная».
– Виктор Иванович, зайди ко мне, – Кожинов отпустил кнопку селектора.
Через минуту появился заместитель. Он заметно нервничал; движения его были какие-то суетные.
Генерал Кожинов взял нейтральный тон:
– Доложите результаты поисковых мер.
– Мер, Наум Степанович, много, результатов нет, – Карпик расстроенно развел руками.
– Каким образом их упустили в парке?
– Неслаженность действий.
– Что значит неслаженность? Они ведь не продавцы мороженого!..
– Наши ребята никогда не проходили эти виды тренажа. Сами понимаете, невозможно предвидеть все. Их дело защищать, а не захватывать, – Карпик высказывал то, что у него, видимо, наболело. – Надо было посылать группу захвата из ФСБ, или хотя бы ехать мне самому.
– Почему же не поехал?
Карпик отвел глаза:
– Глупо, конечно, упустили. Хорошо еще, что никого не ранили.
– ФСБ этих ребяток нельзя отдавать, нежелательно, – заметил Кожинов. – Слишком много Макаровой и Бондаровичу известно. К тому же нам лучше знать, что делать с сором из своей избы… – он, видно, решил действовать по какому-то иному плану. – Все, снимай засады с квартир и отменяй все розыскные мероприятия. В ФСБ позвони – не забудь.
– Почему?
– Я возьму их сам. Иди.
Когда Карпик покинул помещение, Кожинов заглянул в список сотрудников и набрал номер телефона:
– Алло, – ответил женский голос.
– Пригласите к телефону Прокофия Климентьевича.
Женщина выразила недовольство:
– Рано еще, спит он.
– Это генерал Кожинов.
В голосе женщины зазвучали мстительные нотки:
– Он болен, его нельзя будить.
– Ольга Борисовна, я звоню по поводу Виктории…
Женщину будто подменили:
– Минутку, даю трубку.
Сразу же раздался бодрый голос старика:
– Слушаю, Орлов.
– Здравствуйте, Прокофий Климентьевич, Кожинов на проводе.
Голос Прокофия оставался ровным:
– Здравствуй, Наум, – старик ничем не выдавал своего волнения.
– Я только что отозвал свору.
– И что мне теперь делать, – после секундной паузы вопросил старик, – плясать?
– За обыск обижаться нечего, ты – подельник во всей этой самодеятельности.
– Мало ли я обысков видел, – прохладно усмехнулся Прокофий Климентьевич.
Кожинов вдруг перешел на доверительный тон:
– Пусть приходят твои ребята, нет у меня времени их ловить. Пусть приходят быстро, я боюсь, что они наломают сегодня таких дров, что вовек не расхлебать.
– Не верю я тебе, Наум, – проскрипел в трубку Прокофий. – Понравилось тебе высоко сидеть. Повелевать понравилось, влиять непосредственно на ход событий, быть приближенным к первым лицам…
– У тебя такое сложилось впечатление?
– Старо – как мир!.. Но сказать тебе об этом, кроме меня, некому. Первым лицам не до того, а остальные побаиваются. Только меня тебе нечем напугать. Меня, брат, уже и смертушка не пугает…
– Крот у меня сидит, Прокофий, – объяснил, словно пожаловался, генерал Кожинов. – Вот в чем закавыка. Вот откуда накладки. Теперь понял?
Старик не мог не согласиться:
– Это, конечно, причина.
– И активизировался он, начал землю рыть именно сейчас, в ответственный момент: когда убийство в Кремле, когда выборы на носу…
Старик посочувствовал:
– У него, брат, работа такая…
– Ну вот и зови своих бойцов. Не говори только, что у тебя с ними связи нет.
– Чтобы я поверил, еще одно слово ты должен сказать.
