— Мам, ты говорила, что у тебя давление, умираешь, поэтому боишься дома сегодня остаться одна. Вот и иди в комнату, как начнутся предсмертные конвульсии, зови, откачаю.
— Ну ты и хам! — шипя, как змея, решила заступиться за женщину.
— А нечего мне врать, думаешь, я не знаю, зачем она здесь? — приглушённо процедил он. — А теперь, дорогая, быстро рассказала про то чудесное утро…
— Да ничего не было у меня с ним. Просто он меня достал, и я его битой припугнула…
— Опять битой! — взревел он.
— Сынок, я всё слышу… — раздался голос сверху.
— Мама, если подслушиваешь, то делай это тихо. И вообще, не рушь свою легенду! Иди давай, болей с чувством, чтобы я проникся.
— Бессовестный, у тебя мама болеет, а ты…
Кир тут же перебил меня, выдав:
— Ну всё, спелись! — Запустил пятерню в свою шевелюру и нервно заходил из стороны в сторону. Затем резко остановился и вновь выдал: — Пусть сейчас вас большинство, но когда у нас с тобой родится сын, мы будем на равных. Так что рано празднуете победу! — сказал он громко, чтобы кто подслушивает, услышал. В ответ тишина, так как Любовь Валерьевна знает о моей проблеме. — Мама, а тебе советую завтра срочно выздоравливать, иначе поругаемся.
— Если ты закончил, можно пойти поужинать? — решила уйти от неприятного разговора верным для этого способом. Кир не позволит мне голодать.
— И я что-то проголодалась, — услышали сверху голос его мамы.
Мой мужчина поднял обречённо глаза кверху и направился в кухню, попутно бросил:
— Иди переоденься, сейчас приготовлю.
Я же поднялась на второй этаж, чтобы выполнить указания нашего кормилица. Там наткнулась на свою спасительницу.
— Что, так и не допускает тебя до кухни?
В ответ кивнула. Он над ней трясётся. Словно она святилище. Всё сам. Только кофе сделать можно и еду разогреть. А остальное не сметь. Ах да, посуду ещё можно мыть.
— И меня не пускает, насчёт этого не беспокойся.
— А насчёт чего мне начинать беспокоиться?
— Разозлился… — покачала она головой.
— Вижу, — тяжко вздохнула.
— Придётся его успокаивать, иначе лютовать долго будет.
— Ещё чего! — возмутилась.
— Ну тогда забаррикадировать дверь, по-другому никак. Хотя... и это не поможет, может выбить. — Убила она меня ответом, следуя за мной в комнату, где я временно поселилась.
— Отчего же, есть вариант — переночевать с вами.
Женщина резко остановилась, словно наткнулась на невидимую преграду. Почесала переносицу, обдумывая мой план.
— Можно, конечно, попробовать. Только мой срок пребывания тут сократится в разы, Кир не отличается долготерпением, если вспылит, будет плохо. — Вновь покачав головой, добавила: — Очень плохо. Я стою и не знаю, что и делать. — Ну, чего статую изображаешь? Бегом переодевайся, бери нужные вещи в бункер…
— Куда?
— В мою комнату, сейчас ей именно это название подходит. Орать, конечно, сын не будет… — она замолчала, моё сердце замерло в ожидании неприятного продолжения: — Но по-любому потом с тобой расквитается, и со мной тоже.
— Может, тогда и не стоит нарываться?
— Ага, сейчас! Где это видано, чтобы Бельская посовала перед трудностями.
— Так трудности — это тоже Бельский.
— От этого ещё интересней.
Пока кушали, Кир молча сверлил меня взглядом. Я злилась, но вида не подавала, собралась помыть посуду, как он:
— Дай сюда, — выдернул её из рук и, слегка наклонившись, чуть слышно произнёс: — Советую срочно перебираться в мою комнату.
— Э… м… — замялась я и тут же вспомнила, где я, собственно, ночую. — Может, завтра?
— Солнечная, поверь, лучше сегодня, — предупреждающе посмотрел на меня.
Ну я и «послушала» его совета. Когда он узнал о моём коварстве, попытался войти. Но окрик мамы остановил:
— Не смей, я с голым задом, Соня мне укол делает. Говорю же — у меня давление! — Удар в стену и удаляющиеся шаги. — Фуф, пронесло, — выдохнула она. — Кстати, а ты уколы ставить умеешь? — посмеиваясь, интересуется.
— Умею.
— Ну, тогда хорошо, завтра может понадобиться, когда прорываться начнём к Люде.
— Зачем?
— Ну а вдруг и правда долбанёт? Сын если лютовать начинает — гаси свечи.
— А почему вы ему позволяете хамить?
— Он не хамит без дела, а только в случае моей манипуляции. А сейчас он знает, что его наглым образом обдурили. Теперь представляешь, насколько сложная нам с тобой предстоит операция?
— А к Люде зачем?
— Ой, совсем забыла. На каторжный труд. Или совершать возмездие — пока не могу сказать точно, как всё сделаем, определюсь.
— Чего? — напряглась я.
— Компоты, говорю, будем помогать крутить. Может в спину вступить.
— И я? — тыча пальцем себе в грудь, сипло переспрашиваю.
— И ты тоже.
— Не, меня к продуктам подпускать опасно. Ну, если вы хотите отправить кого-то на тот свет, тогда обратились по адресу.
— Тогда будешь мыть.
Ну, я думаю, что не помыть банок десять? Это всё лучше, чем с Кириллом воевать.
***
Утром мы, как партизаны, крадучись вышли в холл. Любовь Валерьевна осмотрелась и одними губами:
— Путь свободен, рвём когти. Потом позвоню и пред фактом поставлю.
Только она сделала шаг вперёд — Кир. Стоит, руки на груди скрестил, глаза опять зеленющие.
— Ну, и куда вы собрались?
Его мама подобралась, словно совсем недавно не кралась, как воришка.
— Кир, не устраивай сцен, иначе маме плохо будет…
—Ты у меня женщина изворотливая, ни одна зараза с тобой не справится.
— Как же не справится. А давление?
— Ошибаешься, это не давление, а это совесть бьётся в конвульсиях, напоминая о себе. Как тебе диагноз?
— Ты повторяешься и ошибаешься, — отмахнулась она.— Совесть лежит в глубокой коме и пока приходить в себя не собирается. И вообще, мы к Люде едем, ей срочно нужна помощь.
— Какая? — сухо интересуется.
— Сын, ну ты же умный человек, и понимаешь, что раз правду не сказала, значит, буду безбожно врать. А оно тебе нужно? Но хочу сразу успокоить, ничего криминального, только наши женские дела. И обещаем, против в тебя коалицию не создавать.
— А против кого собираетесь? Против Беркутова?
— Я похожа на камикадзе?
Кирилл посмотрел на часы, тяжко вздохнул и дал добро на поездку к подруге. Правда, вначале заставил позавтракать. Но перед тем как уйти, на ушко шепнул:
