Одним словом, два романтика. Один, полный любопытства исследователя – потрогать, разломать и посмотреть, что внутри; другой звенящий как колокольчик и получающий кайф от собственного звона. Сказать, что Лара понравилась ему как женщина, автор не может. Непохоже вроде. Монаху, наоборот, понравилась незатейливая Одри, с которой легко и просто. К сожалению, затейник-жиголо Яков Ребров…
Кстати, Речицкий называет его Яник! Они друзья детства, как оказалось.
Интересная комбинация, однако.
К сожалению, сегодня Яник позвал с собой в гости только Анфису, с которой у него… э-э-э… как сейчас говорят, отношения.
– Даже не знаю… – сказала Лара, не глядя на Монаха.
– Вот моя визитка, позвоните, когда надумаете, – не стал налегать Монах, протягивая ей карточку. – Готово? Давайте я отнесу! – Он деловито подхватил тарелки с закусками и понес из кухни.
– Спасибо! – сказала она ему вслед.
В прихожей Монах наткнулся на жиголо Яника, который скандалил с кем-то по мобильному телефону.
До Монаха донеслось: «Ты, дрянь, угрожаешь? Мне? Да я тебя размажу…»
Он осекся и замолчал при виде Монаха.
Тот, пробормотав «пардон», свернул в гостиную, где был встречен радостным ревом.
Багровый Добродеев травил очередной анекдот, Иван ржал, Анфиса взвизгивала, а Речицкий храпел на диване.
«Обстановочка», как сказал один одесский поэт.
Артур Ондрик и Кирилл, голова к голове, вполголоса что-то обсуждали.
«Втюхивает ему картину американца… как его? Марка Риттера», – подумал Монах, расставляя тарелки.
Похоже, вечер удался. Или все-таки суаре?
…Расходились шумно, с криками и смехом, и долго прощались на пороге, а потом на лестничной площадке.
В такси Добродеев сказал, что у него изжога и ему плохо, в смысле, может, «Скорую», а то долбанет к черту инфаркт и… амба!
– Не валяй дурака, – сказал Монах, – сейчас я тебе накапаю соды, все как рукой снимет.
Он затащил Добродеева к себе и щедро отсыпал в стакан с водой соды и размешал ложечкой.
Добродеев, морщась, выпил, после чего стал икать.
– Это хорошо, – заметил Монах. – Углекислый газ выходит. Только не напугай таксиста.
Он запер за приятелем дверь и отправился в ванную принять душ…
…Лара убирала со стола. Кирилл помогал и снисходительно обсуждал гостей – простоваты, провинциальны, рассказывали дурацкие анекдоты.
– Яник с девочками – явно сутенер, журналист глуповат и громко орет, профессор-математик примитивен. Говорят, изображает из себя великого сыщика. Представляешь? Даже сайт завел, обещает звезды с неба. Только трубки не хватает. – Кирилл рассмеялся. – Речицкий – алкоголик и бузотер… ну, это мы уже поняли. Не особенно умен. Иван сказал по секрету, он страшно жалеет, что продал завод, кроме того, у него сдохла лошадь, и он с горя запил. – Кирилл рассмеялся. – Из всей компании один Артур вполне респектабелен. Я уговариваю его уступить «голубую женщину», но он пока ни в какую. Ну, я его дожму, ты меня знаешь. Я проверил в Интернете, Марк Риттер известный авангардист, после смерти цены на его картины подскочили чуть ли не вдвое. Артуру повезло. В доме должны быть произведения искусства, подлинники, это придает шарм и изюминку и говорит о статусе. Я торгую «женщину», но он заломил за нее… даже страшно сказать.
Лара внимала молча, старательно вытирая тарелки…
Потом Кирилл ушел в ванную, а Лара уселась на диван, обняла подушку и закрыла глаза.
Перед глазами мельтешили лица гостей. Кирилл спешит завести знакомства и вписаться в местное общество, ему нравится чувствовать себя на голову выше окружающих. С заводом ему повезло, а теперь еще оказывается, Речицкий жалеет о продаже. Причина для радости, однако. И лошадь сдохла.
Она вздрогнула от звуков «Венского вальса».
Айфон! Номер незнакомый.
Помедлив, она произнесла:
– Алло!
Невнятный мужской голос сказал: «Снимаю шляпу…» – и еще какие слова, которых она не разобрала.
– Вы ошиблись, – отчеканила Лара и отключилась.
Сидела неподвижно, сжимая в руке плоский серебряный аппаратик…
Глава 9
Письмо
Человек вошел в полутемный подъезд, автоматически, не глядя, отпер почтовый ящик и с удивлением вытащил два письма, одно обычное, другое в большом желтом конверте. Обычно там были только счета, кто сейчас пишет письма!
Подойдя к свету, он рассмотрел обратный адрес на первом и чертыхнулся, подавив желание отшвырнуть его. На втором обратного адреса не было.
Озадаченный, он повертел в руках конверт и стал подниматься к себе на третий этаж.
Холодильник был пуст, на нижней полке сиротливо торчала жестянка лосося в яблочном соусе.
Он снова чертыхнулся. Достал жестянку, вскрыл ножом и стал есть стоя. Взгляд его упал на собственное отражение в темном оконном стекле, и он замер. Хорош! В одной руке банка, в другой нож.
Ему пришло в голову, что это его естественный облик, без прикрас, здесь и сейчас он таков, как есть. Жлоб, жрущий из жестянки! Причем ножом.
…Он швырнул конверт на письменный стол, сел в кресло; включил компьютер. Просмотрел новости; выключил компьютер.
Сидел и смотрел на конверт, чувствуя исходящую от него угрозу. Взял его и потянулся за ножницами, аккуратно срезал полоску вдоль конверта, заглянул внутрь и достал пинцетом плотный лист бумаги.
Уставился, оторопев, не веря глазам… Что за глупая шутка?
…Глубокая ночь, тишина. Спит дом, спит город. Иногда под окнами проедет автомобиль, и снова наступает тишина.
Человек все еще сидит за письменным столом и рассматривает цветной постер.
Там изображен человек, полулежащий в ванне. Человек мертв, заколот ножом. Мучительная поза, склоненная голова.
Жак Луи Давид «Смерь Марата».
На лицо мертвого человека наклеено лицо хозяина кабинета, вырезанное из фотографии. И получается, что убитый в ванне – не Марат, а он сам.
Отвратительное зрелище. Причем он улыбается и смотрит на зрителя, что создает тошнотворный диссонанс с мучительно изогнутым телом…
Человек сжимает кулаки, чувствуя, как накатывает приступ бешенства; он скалит зубы и смотрит, смотрит, бормоча ругательства. Он не может отвести взгляд от улыбающегося лица мертвеца в ванне, своего собственного…
Не в состоянии удержаться, резким движением руки он смахивает со стола постер, чернильный набор, блокнот, серебряный стакан с карандашами.
Все с грохотом летит на пол. Картинка неторопливо планирует в воздухе и тоже опускается на пол.
