Он лихорадочно думал, не сводя взгляда с Реброва. Он больше не чувствовал ненависти. Он трезво взвешивал «за» и «против» и спрашивал себя, готов ли он довести начатое до конца? Покончить раз и навсегда с шантажистом, который уже не выпустит его, как не выпускал других, кому не посчастливилось попасться ему в лапы.
Слухи недаром ходят, их город невелик, все у всех на виду. Дошутился, паяц. Шут гороховый.
Он вспомнил, как открыл большой плотный конверт, вытащил «Смерть Марата» и с оторопью увидел, что у заколотого была его собственная физиономия, вырезанная из фотографии!
Он почувствовал, как взмокла спина и затрепыхалось сердце – не там, где ему положено быть, а в горле, и перехватило дыхание.
Шутка? Или угроза?
Вряд ли, ему некому угрожать. Значит, шутка из тех, что ударяют под дых; жертва корчится, а шутник похлопывает ее по плечу и говорит: «Ты что, обиделся? Это же всего-навсего шутка!»
Он прекрасно понял, кто шутник.
Но это было не все. Это была пристрелка, так сказать, удар ниже пояса, начало, игра в кошки-мышки. С целью унизить и поиздеваться. А настоящая игра началась несколько дней спустя.
Ребров позвонил и пригласил его на разговор.
…Он не помнил, сколько просидел так. Он не колебался, он был собран и уверен в правильности выбора. Собственно, и выбора-то не было, если он даст слабину, он потеряет все. Значит, он пройдет эту дорогу до конца. Глядя на Реброва, он прикидывал, как он проделает… это.
Он нашел ванную комнату, включил свет и открутил кран с горячей водой. Стоял и ожидал, пока ванна наполнится. Закрутил кран и пошел за Ребровым. Перенес его в ванную, сдернул халат и опустил в воду. Открыл зеркальный шкафчик над раковиной, увидел опасную бритву и усмехнулся: это понадежнее, чем нож.
Придал телу позу, как на картине, – шутить, так шутить!
Удерживая безвольную левую руку Реброва, он полоснул ее бритвой чуть выше запястья и опустил в горячую воду. Проделал то же с правой и расположил ее на краю ванны. Отметил тускло блеснувший серебряный перстень и то, как кровь медленно и тяжело стала капать на белый коврик. Мельком удивился, что прошло без сучка без задоринки, как будто он всю жизнь только тем и занимался, что резал чужие вены.
Постоял, наблюдая за красными клубами в воде; поднял взгляд и увидел себя в зеркале. Не узнал и вздрогнул. Не взглянув на человека в ванне, пошел прочь…
Надев тонкие резиновые перчатки, он снял со стены подходящую по размеру картину, вытащил из рамы; достал из портфеля постер и стал прилаживать вместо картины.
Через пятнадцать минут он закончил и повесил постер на место картины. Нагнулся, присматриваясь, и усмехнулся удовлетворенно: теперь в ванне вместо жертвы Шарлотты Корде лежал шутник Ребров.
Еще примерно минут тридцать он уничтожал следы своего присутствия, повторяя себе, что горят на мелочах.
Когда он уже был готов уходить, он услышал скрежет ключа в замочной скважине.
Он замер на долю секунды; взглянул машинально на старинные напольные часы в углу; они показывали двенадцать пятьдесят семь.
Он едва успел подхватить портфель и метнуться за тяжелую штору, как женский голос позвал Реброва.
Женщина с длинными белыми волосами на осколок секунды застыла на пороге гостиной и побежала дальше по коридору, продолжая звать хозяина. Он услышал, как она вскрикнула, видимо, заглянув в ванную.
В следующий миг она бросилась вон по коридору, еще раз вскрикнула, и вслед за этим раздался звук падения. Настала тишина.
Не веря в удачу, он выбрался из-за портьеры. Она лежала в прихожей лицом вниз; длинные белые волосы разметались по полу. Он понял, что она поскользнулась на коврике, упала и, видимо, ударилась головой о край тумбочки. Он заметил кровь на ее пальцах…
Анфиса! Любимая женщина покойного.
Убийца собирался перешагнуть через нее и уйти, но тут женщина вдруг шевельнулась.
Он отшатнулся, бросившись за дверь гостиной. Он видел, как она приподнялась, опираясь на тумбочку, неловко встала на ноги и бросилась вон из квартиры…
…Он, ухмыляясь, рассматривал пятна крови на полу в прихожей. Не повезло девочке! Интересный поворот намечается…
«Убирайся, – приказал он себе, – она сейчас приведет полицию!»
Глава 13
Горечь и трагизм бытия
Около десяти утра немолодая женщина с девочкой лет трех или четырех поднялись на лифте на пятый этаж. По дороге они разговаривали: женщина объясняла малышке, что лифт – это машина, только ездит не по дороге, а вверх-вниз.
– А почему не ездит по дороге? – спрашивала девочка.
– А по дороге не ездит, потому что нет колесиков.
Они добрались до нужной двери, и женщина вытащила из сумочки ключ. Отперла дверь, и они вошли в прихожую.
– Мама! – закричала девочка. – Мы пришли!
– Сними туфельки, – сказала женщина, и первой прошла в гостиную.
Она застыла на пороге, издав невнятный горловой звук, и закрыла рот ладонью.
– Стой там! – крикнула, видя, что ребенок бежит к ней. – Не иди сюда. Пойдем, Милочка, отсюда, мамы нет дома. Мы подождем ее во дворе.
Она подхватила девочку на руки и выскочила из квартиры.
Дверь громко захлопнулась. По подъезду прокатилось гулкое эхо…
Майор Мельник со товарищи приехали через тридцать две минуты.
Женщина с девочкой ожидали во дворе. Ребенок возился в песочнице, женщина сидела на лавочке, бледная, застывшая, стиснув в руке носовой платочек. Она поднялась им навстречу.
– Что случилось? Вы кто? – спросил майор, здоровенный хмурый детина.
– Я Галина Михайловна, смотрю за Милочкой, – женщина кивнула на девочку в песочнице. – Вчера она ночевала у меня, Аня попросила, у нее были гости. Сегодня я звонила, а она не ответила. Мы пришли, а она… – женщина всхлипнула и снова покосилась на девочку.
– Идемте, расскажете на месте. Гена, побудешь с ребенком.
Она с трудом отперла дверь, так дрожали руки. Вошла первой.
Они затопали следом.
Она встала на пороге, взмахнула рукой:
– Вот!
В гостиной был беспорядок. Сброшенные на пол диванные подушки, пара перевернутых стульев, глянцевые журналы, грязные десертные тарелки и бокалы на длинном журнальном столике, пустые бутылки и пепельницы, полные окурков. Запах остывшего табачного дыма и винный кислый.
На диване полулежала молодая женщина в черном вечернем платье. Голова ее была запрокинута, белые волосы разметались по спинке. Туфелька с левой ноги отлетела к журнальному столику.
– Кто это? – спросил майор.
– Аня Трепакова.
