– Подожди, Христофорыч, если запись нашли у Реброва, то это значит, что он записал своего друга? Зачем? Шантаж?
– Не факт. Речицкий мог попасть в ту квартиру или… что там, гостиница?
– Рыдаев сказал, она привела его к себе, – заметил Добродеев.
– Значит, квартира. Речицкий мог попасть туда случайно, капкан был приготовлен не для него. Неудачное стечение обстоятельств.
– А для кого?
– Хороший вопрос, Лео. Ребров все время находился в окружении молоденьких глупеньких барышень, которые готовы продать душу дьяволу за участие в конкурсе. Ну и…
– Ты думаешь, он был сутенером?
– Да. Именно так я и думаю. Он и выглядел как сутенер, мне это сразу бросилось в глаза. Сутенер и жиголо. Занятие оставляет отпечаток, Лео, – выражение лица, оценивающий взгляд, жесты, манеры… Все! Даже перстни на трех пальцах. Он подсовывал девушек денежным тузам и делал записи. Опять-таки не бином Ньютона. А потом стриг попавшихся баранов.
Они помолчали немного, и Добродеев спросил:
– Так ты встретишься с Речицким?
– Даже не сомневайся, Лео. На наших глазах разворачивается потрясающе интересная история, грех пропустить. А потом мы сядем и подумаем, что делать дальше. Согласен?
Добродеев кивнул.
К ним подъехал с тележкой озабоченный Митрич, измаявшийся от любопытства в своем аквариуме.
– Я тут вам свеженького подвез, – сказал. – А чего это Паша убежал? Не сговорились?
– Сговорились, Митрич. Все пучком, – сказал Монах. – Выпьешь с нами? За успех!
– Я очень в вас верю, ребята, – сказал Митрич. – Володя Речицкий не убийца, он просто немного несдержанный, он у меня тут однажды подрался с одним типом, который пристал к певице. Он один бросился ее защищать! Остальные только глаза отводили. Он у меня в фотогалерее висит, со второй женой и нашим голкипером. Прекрасная фотография!
Прекрасная фотография! У Митрича их десятки по стенам. Есть у него маленькая слабость, он любит имена. Все мало-мальски известные личности, приезжие и местные, висят в его галерее с автографами и датами. В смысле, фотки. На многих – сияющий Митрич в обнимку с гостем. Среди экспонатов фотографии Монаха, Добродеева и Митрича с бокалами в руках.
– Яник был его другом, он не мог его… И девушку его не мог, он бы не стал бить женщину, а тем более – убивать. Моя мамочка говорит, это Яник мутил со своими «мисками», вот и получил. – Митрич оглянулся и понизил голос: – Говорят, он подсуживал за деньги! Подкупал жюри, он ими вертит как хочет. Верте́л…
– Твоя мамочка – мудрая женщина, – похвалил Монах. – Что еще она говорит?
– Что Речицкий никого не убивал! Я тоже так думаю. А Паша Рыдаев чего от вас хочет? Следствие опять зависло?
– Вроде того. Твое здоровье, Митрич! Что бы мы без тебя делали?
– Да ладно вам, ребята, – смутился Митрич, и они выпили…
Глава 20
Одна сатана
Мы живем, точно в сне неразгаданном,
На одной из удобных планет…
Много есть, чего вовсе не надо нам,
А того, что нам хочется, нет…
Игорь Северянин. «Странно…»
Кирилл распахнул дверь и с порога закричал:
– Ларка, ты дома? Новости смотрела? В курсе, что творится?
В доме стояла тишина.
Он влетел в гостиную. Лара спала на диване, укрывшись пледом. На журнальном столике лежала обложкой кверху книга.
Кирилл присел рядом, потряс жену за плечо:
– Ларка, ты чего спать вздумала? А что ночью делать будешь?
Лара открыла глаза, села, сбросив плед. Сказала виновато:
– Дождь, и по телевизору ничего…
– Пока ты спишь, в городе черт знает что делается! Вчера была убита Анфиса, девушка Яника, та яркая нахальная блондинка. Помнишь их? Яник – тот прилизанный в белом костюме. Приятель Речицкого. В тот же день обнаружили его самого, покончил жизнь самоубийством, вскрыл себе вены. Речицкий арестован по подозрению в убийстве этой барышни. Моя секретарша говорит, у них был роман, а Яник узнал. Прямо шекспировские страсти, кто бы подумал! В таком ничтожном городишке… Если Речицкого посадят, конюшню выставят на продажу, может, подсуетиться? – Он рассмеялся. – Сейчас и пивзавод пошел бы… э-э-э… за копейки. Хочешь, купим лошадей? Ты же их любишь! Правда, говорят, они у него стали дохнуть. – Он снова рассмеялся. – Он из тех, у кого все сквозь пальцы… Ничтожество! Помню, как он на тебя смотрел… скотина! Такие, как он, добром не кончают… Еще неизвестно, что там за самоубийство, может, это он дружка приговорил. Надо же, женщину не поделили!
Лара молча смотрела на мужа. Был Кирилл возбужден, говорил быстро и бессвязно.
Лара поняла, что муж выпил.
– Подожди, кто вскрыл вены? Яник, ты сказал? Директор фонда? – Приоткрыв рот, она напряженно вглядывалась в лицо мужа.
– Эй, просыпайся, спящая царевна! – Кирилл взъерошил ей волосы. – Яник, Яник… Я же говорю: Я-ник! Анфиса – красотка, жаль. Непонятно, почему он ее убил!
– Кто убил? – невпопад спросила Лара.
– Ларка, ты меня совсем не слушаешь! Речицкий! У них, по слухам, был роман, и он ее…
– Почему? Может, это Яник?
– А за что тогда арестовали Речицкого? За убийство! Кого бы он ни убил, черт с ним! Мне этот городишко не нравится, провинция, дешевый снобизм… Ну ничего, мы тут ненадолго, я думаю. – Он притянул к себе Лару. – Я голодный как собака. Пошли ужинать. Накрывай на стол. Я приму душ.
Лара накрывала на стол в кухне. Достала из холодильника мясо и сыр, овощи. Принялась резать салат.
Лицо ее было сосредоточенно, движения скованны; она полоснула ножом по пальцу и вскрикнула. Сунула палец в рот. На глаза навернулись слезы. Она промокнула их салфеткой, но слезы все катились.
Она закрыла лицо руками и всхлипнула. По руке ее стекала струйка крови, капала на синий топик на бретельках.
Она услышала, как хлопнула дверь ванной, и поспешно вытерла слезы. Увидела кровь и застыла испуганно, не понимая, откуда она взялась. О порезанном пальце она забыла. Распахнула холодильник, поспешно вытащила луковицу и стала резать в салат.
– Я терпеть не могу лук! – недовольно произнес появившийся на пороге Кирилл. – Ты же знаешь! Вонь на всю квартиру.
– Извини! – Лара швырнула луковицу в пластиковый пакет для мусора. – Не подумала. Садись, сейчас. Достань вино! Я соскучилась, все время одна и одна… И этот дождь! Надоело.
– Это что, кровь? – воскликнул Кирилл. – Что случилось?
– Порезалась. Уже все нормально. – Она одернула топ. – Не заметно! Хочешь, я переоденусь?
