Глава 28
У меня появились книги. И теперь, валяясь в больничной койке, всё своё свободное время я заполнял их чтением. Я читал много, почти не отвлекаясь, жадно поглощая информацию и пытаясь отметить и систематизировать заинтересовавшие меня особенности. Страницы книг были испещрены моими пометками – стрелками, галочками, линиями. Малозаметные, на первый взгляд совсем неважные, детали особо привлекали моё внимание. За ними, удивительным образом, обжигающими моё воображение чувством уже виденного и известного, я хотел найти единственно правильный ответ, получить подтверждение своим необычным догадкам. Я искал и находил, и всё найденное мною оправдывало созданную мной мистическую картину произошедшего. Сделав некоторые сверхъестественные допущения, я в конце концов получил удивительное полотно новой реальности и теперь был склонен доверять именно ему. Осталось только получить достоверные свидетельства возможности недостоверного. Но за этим дело не стало.
Когда в моём воспалённом сознании, имеющем теперь неограниченное количество свободного времени для играющего бодрствования, стала вырисовываться паутина особых отношений и связей, я сперва списал фантастическую картину на горячку многодневной усталости и последствия ранения. Но логика соприкосновения фактов, получив заряд объяснения, приобрела динамичную самостоятельность и стала уже вне и помимо моей воли строить своё причудливое здание реальности. Это происходило само собой, и я с удивлением мог наблюдать, как моё воображение рисует картину, бросая широкие мазки, а затем выводя детали. На все пустые доводы отчаявшегося здравого смысла безумный автор нового мира, моё внутреннее «Я», лишь снисходительно усмехался, заставляя меня вновь и вновь вспоминать и копировать улыбку ночного Асмодея.
Недомолвки, совпадения, будоражащие сознание подозрения и кружащаяся вокруг таинственность – всё это должно было иметь конкретное и ясное объяснение. Я не верил, не мог поверить, что история, в которую я был втянут помимо своей воли, но с непонятной мне до последнего момента собственной ролью, была завершена. Эта история не могла так просто и страшно закончиться. Что есть её финал? Несколько смертей и треснутый стеклянный камень?.. Но это было не всё. Где-то далеко теплилась слабая спящая жизнь, которая готовилась появиться на свет, и я был причастен её зарождению и ответственен за неё. Не это ли и была та самая неуловимая цель, к которой меня неумолимо вела судьба и о которой я теперь волею судьбы должен был постоянно помнить?.. Memento Finis… Если так, то с этого момента я должен был только ждать. Судьба должна была дать знак.
Через месяц меня выписали из больницы. В день выписки за мной приехала чёрная «волга» с жёлтыми противотуманными фарами и торжественной синей мигалкой на крыше. Строгий и немногословный водитель коротко объяснил мне, что он здесь по просьбе подполковника Сарычева и должен отвезти меня домой. На заднем сидении лежали аккуратно сложенные в одну сумку мои вещи: пропавший после налёта на квартиру ноутбук, пакет с документами, который я прихватил, поспешно покидая свой дом, и мобильный телефон, отобранный в своё время Сарычевым. Странно, я уже со всем этим простился, а они, эти вещи из прошлого, снова нашли меня…
Я вернулся в свою маленькую квартиру в Ясенево. С тех пор как я впопыхах оставил её, здесь, видимо, никто не появлялся, и ничего не изменилось. Разобранный диван, сваленные в угол вещи и раскиданные в беспорядке книги на полу. Я ещё раз равнодушно оглядел своё жилище и устало присел на стул. На душе было как-то пусто и тоскливо; всё было безразлично. Не знаю, как долго я сидел так – час или два, – но время шло, надо было вновь налаживать свой быт. И новую жизнь я решил начать с уборки своей квартиры.
В своём бессмысленном однообразии день катился за днём. Серость будничных дней потянулась обыденной полосой в неизвестность. Целую неделю я практически не выходил из квартиры, разбирал вещи, снова и снова перекладывая их с места на место, подолгу сидел в кресле, бесцельно листал телевизионные программы, но, устав от наполнявшего дом раздражающего шума внешней жизни, выключал телевизор и пытался читать – не получалось; строчки наползали друг на друга и сливались в одно чёрно-белое месиво, рябью застилавшее мои глаза… Скоро я заметил, что никогда не расстаюсь с мобильным и очень часто поглядываю на домашний телефон в прихожей. Но мне никто не звонил… То есть звонили многие – товарищи по университету и коллеги по работе, просто знакомые, которые случайным образом узнали, что со мной случилось несчастье, и желавшие поинтересоваться моим самочувствием (боже, какое любопытное происшествие – очутиться случайно на месте проведения спецоперации!). Среди многих вспомнивших обо мне в те дни была и Света Торопова. Услышав мой голос, она облегчённо выдохнула: «Слава Богу, Руся, у тебя всё хорошо!» Мы говорили недолго, с паузами и недомолвками – я не мог ничего рассказать, она явно хотела спросить меня, но не решалась, прекрасно понимая причину моего молчания. В конце разговора она тихо сказала: «Станкевич отнёс в милицию заявление об исчезновении Карины… Ты что-нибудь знаешь о ней?» После долгого, неловкого молчания я кратко ответил: «Нет». И это была, практически, правда.
Время шло, я смотрел на телефоны и ждал. Ждал звонка от Карины… Но она так и не позвонила. Это становилось невыносимо. Я должен был всё-таки во всём разобраться и решил взять инициативу в свои руки.
Однажды утром я позвонил Ракицкому. Стефан Петрович сразу предложил встретиться у себя на квартире. Через час я был уже у него. Он был хмур и выглядел очень уставшим. Ракицкий рассеяно оглядел меня и, сделав еле заметное движение рукой, пригласил пройти в кабинет
– Рад, что теперь с вами всё хорошо, ― сказал он, когда мы зашли в комнату, и кисло улыбнулся: ― Мне рассказывали про странную операцию спецслужб и ваше ранение… Впрочем, если я правильно понимаю, всё было не совсем так, ― добавил Ракицкий, исподлобья взглянув на меня, и выжидательно замолчал.
– Вы правы, ― ответил я. ― Но мне не хочется сейчас об этом говорить. ― Профессор понимающе кивнул; я продолжил: ― Просто хотел бы у вас кое-что уточнить…
– Вы встретили моего племянника? ― оборвал меня Ракицкий.
– Да, ― ответил я. ― И он мне всё рассказал…
– Я же говорил вам, у него больное воображение! ― вдруг нервно отреагировал на мои слова Ракицкий, вскочил с кресла и стал ходить из угла в угол комнаты, закинув за спину руки. Профессор остановился у окна и, стоя ко мне спиной, пробормотал:
– Странные дурацкие выдумки, мистические фантазии… Это дед во всём виноват.
– Вы говорите о Петре Ракицком? ― спросил я.
Стефан Петрович резко повернулся.
– Да, о нём! ― раздражённо выдохнул он. ― Выживший из ума старик. Он заставил поверить в свои бредни мальчишку, моего племянника! Вот вы, Руслан, здравомыслящий и образованный человек, вы верите в демонов?! ― Профессор подошёл ко мне и заглянул в глаза. ― Демонов, которые управляют миром?! Но это же бред! ― воскликнул Ракицкий и непроизвольно, пытаясь выразить охватившие его эмоции, взмахнул руками. В его голосе я услышал странные нотки отчаяния, как будто он пытался этим восклицанием раз и навсегда убедить себя и меня в чём-то абсолютно естественном, но странным образом подпавшим под необъяснимое сомнение.
