Я молчал. Генерал тоже выдержал небольшую паузу, наверное, для того, чтобы я мог лучше оценить сказанное им.
– Этот человек опасен, – продолжил Пахомов, – и в его руках сейчас находится заложница.
– Но Карина – его дочь! – воскликнул я.
Моё лицо покраснело от волнения.
– Это его не остановит. Неужели вы думаете, что человек, бросивший на произвол судьбы свою семью, может испытывать нормальные отцовские чувства? Карина нужна ему исключительно для прикрытия. Он будет использовать её как щит.
Я неуверенно, с сомнением, покачал головой, сопротивляясь всё глубже проникающему в моё сердце чувству страха за жизнь близкого мне человека.
– Мы знаем, что вам не безразлична судьба Карины. Так помогите же нам спасти её.
– Но что я могу сделать сейчас? – Моё беспокойство стало особенно заметно.
– Нам нужна информация.
– Но я уже всё рассказал майору.
– Вы должны доверять нам. Ведь у нас с вами одна цель – не дать случиться непоправимому… Вам мало смерти вашего друга?
– Я рассказал всё, что знал, – угрюмо буркнул я в ответ.
– Мы не уверены в этом, – категорично отрезал Пахомов. – Видите ли, Руслан, я прослушал все ваши разговоры с майором. – Пахомов бросил взгляд в сторону Сарычева. – Надеюсь, для вас не будет неожиданностью, что мы их записывали… Так вот, я прослушал ваши разговоры, и у меня сложилось стойкое впечатление, что вы рассказали нам не всю правду.
Я посмотрел на Сарычева, потом на генерала:
– Я искренне и правдиво ответил на все вопросы, которые мне задавали.
Генерал усмехнулся и красноречиво покачал головой.
– Нет, Руслан, это не так или, точнее сказать, не совсем так, – спокойно заметил он. – Сейчас я хочу задать вам ещё один очень важный вопрос и прошу вас ответить на него абсолютно откровенно… Где письмо Ногаре?
– У меня его украли. Я уже об этом говорил.
Пахомов опять покачал головой:
– Я с радостью поверил бы вам, Руслан. Но посудите сами. Если письмо украли у вас, то, значит, Полуянов всё-таки получил то, что хотел получить. У него появилось то, ради чего он приехал в Москву, и более ничего не может удерживать его здесь. Значит, он должен был исчезнуть. Однако этого не произошло…
Я непонимающе посмотрел на генерала.
– Глупо искушать судьбу. Зачем рисковать собой, оставаясь в Москве, когда у тебя в руках то, чем ты так жаждал завладеть? – продолжил рассуждение Пахомов.
– Вы уверены, что Полуянов ещё в Москве? – спросил я.
– Информация, которой мы обладаем, и некоторые косвенные данные, полученные оперативным путём, говорят о том, что Полуянов ещё здесь. Мало того, он ищет вас, Руслан, активно ищет, рискуя попасть в наши руки… А если он ищет вас, значит, письма у него нет… Логично?
– Мы все знаем содержание письма Ногаре, – сказал я. – Конечно, оно очень важно для науки и понимания истории как уникальный памятник эпохи. Действительно, это послание сильно влияет на наши представления об истинных причинах и обстоятельствах процесса тамплиеров, о связи последних с новоманихейскими сектами средневековья. Но чтобы из-за него рисковать своей жизнью и уничтожать чужие! Каким бы ни был важным исторический документ, у него не может быть такой высокой и жестокой цены…
– Если только он не даёт его обладателю особые возможности и преимущества, – вдруг заметил Пахомов.
– Простите…
– Я говорю о существовании скрытого смысла этого послания.
– Но в чём этот скрытый смысл может состоять? – откровенно удивился я.
–Полуянов, кажется, это знает, – задумчиво промолвил генерал.
– Это всё похоже на мистику! Мы с вами здравомыслящие люди. Что особенного может хранить письмо, содержание которого раскрыто и известно всем заинтересованным лицам? – не сдавался я.
– Это говорит только о том, что все, кто видел это письмо, не нашли в нём главного.
– А вы знаете, что в нём главное?
Пахомов растянул губы в ядовитой улыбке:
–Буду откровенен. Пока нет. Скажу больше, письмо нам нужно пока только для того, чтобы поймать Полуянова. Он хочет получить послание Ногаре, а мы хотим получить его. И вы, Руслан, нам в этом поможете.
Я опустил глаза.
– Руслан, у нас не так много времени. Пока вы находитесь под нашей защитой, но завтра всё может измениться. Вы должны поверить нам и всё рассказать… Это в ваших же интересах. – Генерал многозначительно вздохнул и добавил: – Странно, что приходится вас уговаривать.
– Но… – начал было я, желая снова воспроизвести свою версию исчезновения письма.
– Не стоит повторять уже не раз озвученную ложь, – резко оборвал меня Пахомов. – Вы боитесь, и это естественно. Боитесь, может быть, большей частью и не за себя. Это даже очень благородно с вашей стороны. Но, поверьте, вам следует бояться не нас, а других людей. Ваше упорство сделало бы вам честь в каком-нибудь другом деле. Но здесь оно бессмысленно и опасно. – Генерал прервался и сделал паузу, отсутствующим взглядом скользнув по залу ресторана; потом он решительно заявил: – Вот что, Руслан. Я вижу, вы сейчас не готовы к признанию… Я дам вам немного времени на раздумье. В понедельник вечером я с вами снова встречусь. И тогда я надеюсь услышать от вас всю правду.
Пахомов небрежно бросил свою салфетку на стол, этим движением показав, что на сегодня наш разговор закончен. Уже собравшись уходить, генерал вдруг неожиданно обернулся и спросил меня:
– Вы знаете, что представляет собой реликвия тамплиеров?
Карие глаза впились в меня. Я отрицательно покачал головой:
– Нет.
– А сейчас я вам верю. – Генерал улыбнулся и, ничего не говоря больше, спокойно вышел.
Сидевший с краю и молчавший всё это время Сарычев немного оживился, хотел что-то произнести, но, видимо, передумал, а затем допил вино и сказал:
– Здесь есть очень вкусное тирамису… Закажем на десерт?
– Закажем, – согласился я, смотря вслед шедшему к выходу генералу.
Выходные прошли в границах четырёх стен. Всё воскресенье я провёл в своей комнате, бестолково меряя шагами квадратные метры своей небольшой, но благоустроенной камеры. Уставши бесцельно слоняться по комнате, я садился на широкий подоконник и с тоской наблюдал летнюю жизнь двора за окном. Маленькая детская площадка, беспорядочно расставленные по всей территории автомобили, одинокие старые деревья, сдавленные асфальтными объятиями большого города, в котором всегда так мало свободного места. Чувствовался воскресный день лета. Во дворе было безлюдно и тихо. В жаркие выходные дни жизнь уходила из мегаполиса, и город отдыхал от кипучей деятельности населявших его разумных муравьёв.
