Две странички, два перевода – один, письма Ногаре, сделан на печатной машинке, другой, письма Святослава Ракицкого, написан от руки. Печатный текст был немного подправлен красными чернилами. В одном месте слово «дорога» (via) было исправлено на «путь», в другом – «скрытая» (secretus) сила трансформировалась в «тайную». Как мне показалось, изменения сколь малые, столь и абсолютно несущественные для смысла текста. Правда, они имели свою дату исполнения, написанную в самом конце текста такими же красными чернилами и отмеченную с особой кричащей пунктуальностью следующим образом – 1968, 12-13.02, 19:51. Чуть выше этой даты стояла другая, видимо относящаяся к основному печатному переводу послания Ногаре. Она, как и весь основной текст, была напечатана на машинке и также ссылалась на вполне конкретное время завершения работы над переводом – 02.09.1954, 13:12. Получалось, что между переводом и его исправлениями прошло четырнадцать лет. Почему Пётр Ракицкий через столько лет решил добавить свой перевод замечаниями, ничего существенно не меняющими в содержании текста, да ещё так точно определил время внесения изменений? Странное, удивительно трепетное отношение к точности, к несущественной детали, теряющейся в толще лет. Зачем необходимо фиксировать дату перевода и его изменения, да ещё с такими деталями – часами и минутами? Откуда такая необъяснимая дотошность в датировании? Что это – персональная особенность или желание точно зафиксировать важную временную точку?
– Пётр Ракицкий был пунктуальным человеком? ― спросил я Полуянова.
– В общем-то, да, ― неуверенно ответил Полуянов; я заметил, что он был озадачен моим вопросом. ― Он любил точность во всём.
– А письма и работы он всегда помечал с такой временной аккуратностью, как сделал это с переводом письма Ногаре?
– Датировать бумаги – это было в его практике. Такая странность, а точнее, особенность наблюдалась за Петром Ракицким. Чаще всего, правда, он обходился всё-таки днём, месяцем и годом, но иногда ставил и точное время. Это была просто особенная, ни к чему не обязывающая фишка, переросшая в некий автоматизм, ― ответил Полуянов и прибавил недоверчиво: ― Руслан, вы серьёзно полагаете, что в этих датах могло быть что-то скрыто?
– Меня смущают некоторые мелочи, ― решил объяснить я свои подозрения. ― Первая печатная дата перевода написана по схеме день-месяц-год-время, вторая, написанная от руки, – по принципу год-день-месяц-время.
– И что? ― Сарычев нахмурился, не найдя в моих словах ничего существенного. ― Я тоже, например, часто пишу дату по-разному.
Я пожал плечами:
– Возможно, в этом, действительно, нет ничего заслуживающего внимания, но если датирование бумаг стало у Ракицкого поведенческим автоматизмом, не кажется ли вам, что он должен быть однообразным?
– Логичное замечание, ― поддержал меня Полуянов.
– А потом, ― продолжил я, ― обратите внимание на вторую дату. В ней указаны два дня февраля и время. Логично предположить, что время относится ко второму дню и именно в 19:51 Пётр Ракицкий завершил свои исправления к переводу. Но зачем он тогда указал первый день – 12 февраля? И неужели для того, чтобы исправить два слова, необходимо было работать с переводом целых два дня?.. Мне кажется, что эти даты вообще никакого отношения не имеют к реальному времени сделанных переводов и исправлений.
– Что ты хочешь этим сказать? ― Майор засуетился.
– Моё предположение состоит в том, что не текст перевода, а его даты содержат закодированное сообщение.
– Так. ― Полуянов почесал лоб в раздумье. ― А в этом что-то есть… Руслан, и вы можете предложить ключ к этому коду?
– Я не уверен, ― проговорил я, разглядывая страницы с переводами двух писем, ― но, мне кажется, не зря эти два письма сильно связаны друг с другом…
– Перекрёстные ссылки на символы! ― воскликнул Полуянов, прочитав мои мысли.
– Именно, ― сказал я. ― Даты – это цифры. Цифры одного письма нумеруют некие объекты в другом письме. Предположим, это слова или буквы.
– Скорее всё-таки буквы, ― заметил Полуянов.
– Хорошо, ― я кивнул, ― буквы… Таким образом, получается… ― Я быстро сопоставил первую цифру печатной даты перевода Ногаре с соответствующей по номеру буквой перевода Святослава Ракицкого. ― «Двойка» первой даты – это «в», вторая буква в первом слове письма «уважаемый».
– Тогда месяц сентябрь, девятка, указывает на «й», ― сказал Сарычев. ― Ерунда какая-то получается.
– Совсем нет, ― возразил Полуянов. ― Это будет буква «и».
– А следующая буква получается по счёту тысяча девятьсот пятьдесят четвёртой…
– Совсем нет, ― заметил я. ― Год надо разделить на две части. Получится – «19» и «54». Девятнадцатая буква перевода письма Ракицкого – это «к», а пятьдесят четвёртая… ― Я возбуждённо зашевелил губами в немом подсчёте.
– «Т», ― опередил меня Полуянов.
– Тринадцатая и двенадцатая – это «о» и «р», ― громогласно объявил Сарычев. ― Что у нас получается?
– «Виктор»! ― радостно воскликнул я.
Майор непроизвольно в удовлетворении потёр руки и улыбнулся.
– Значит, работает, ― сказал он. ― А со второй датой что?
– Всё то же самое, ― заявил я. ― Девятнадцать – это «к», шестьдесят восемь – это «и», двенадцать и тринадцать идут вместе – это «ро», два – это «в»…
Наступила недолгая пауза.
– Ну, а тут точно какая-то путаница получается, ― пробурчал озадаченно майор. ― Девятнадцать – это «к», а пятьдесят один – это «б»… «Кировкб»… Что бы это значило?
– Виктор из КБ имени Кирова? ― выдал я свою первую ассоциацию и тут же отверг её: ― Весьма смутная наводка.
– Нет, нет, ― решительно запротестовал Полуянов. ― Мы забыли ещё одну дату перевода Петра Ракицкого, дату перевода письма его отца – 07.05.1945. Эти цифры, если действует перекрёстная ссылка, скорее всего, ссылаются уже на письмо Ногаре.
Схватив карандаш и водя им словно указкой, я быстро расшифровал эту запись:
– «Сели»… Что-то странное.
– Кто-то вместе с Виктором Кировым из КБ за что-то сел? ― съёрничал Сарычев.
– Это не «сели», ― сказал уверенно Полуянов. ― Обратите внимание, все даты, кроме этой ограничились цифрами, а здесь дед поставил ещё и маленькую прописную букву.
– «Г»? ― удивился майор. ― «Селиг», что ли?
Полуянов отрицательно покачал головой, взял у меня карандаш и ткнул им в букву.
– Носик у «г» слишком длинный, больше похоже на прописную «п»… «Селип»?
– Или латинскую прописную «n», ― вставил я. ― И тогда это «Селин»!
