– Я тоже хорошо помню руки, которые записывали мои показания. Они изрядно тряслись, – немного с вызовом, попыталась произнести Евдокия.
– Учитесь дерзить! – Крекшина немного позабивала задиристость Велигоровой. – Ну да ладно. Позвольте мне сделать одно замечание. Я вот не пойму женщин. Знаете они такие глупые.
– О чем, вы?
– Да о вас милая, о вас? Вы вот Истомина любите, а он вашего мужа, и своего друга предал, своею рукою донос написал, и рука его была крепка, а потом уехал подальше от царева гнева.
Велигорова настороженно посмотрела на Крекшина.
– Знаешь, кем я был? Так на подхвате в тайной канцелярии, подканцеляристам бумаги переписывал, мальчик на побегушках. А тут дельце царевича Алексея подоспело. Велено было всех сыскать, кто имел касательство до этого. Сама знаешь, видела эшафот с остан- ками казненных, они до сих лежат не упокоенные, там на Троицкой площади.
Велигорова перекрестилась.
– И твой Истомин тогда мне помогал. Как ты можешь любить предателя?
– Ваши тайны темны, также как и ваша душа.
–Тайны отнюдь. Яков Игнатьев духовник царевича Алексея лишен почестей и имущества, и обезглавлен на Троицкой площади при въезде в Дворянскую слободу. Так?! И ты знае- шь, что был донос на твоего мужа. А почему? Милейший Иван Васильевич проболтался мне в приватной беседе, что его вятший друг дальний родственник заговорщика против царя, и возможно, в тайной канцелярии мог бы многое поведать о сем важном государе- вом деле. А этого никто не знал. И арестовывать его не собирался!
Велигоровой хотелось отвернуться от Крекшина, или от мучительных воспоминаний.
– А Карион Истомин
23, этот тихий монах, писатель букварей для царевичей, который любил выказать свое недовольство делами нашего покойного государя, – Крекшин сжал кулак, и поднес его к лицу Евдокии, – Вот где вы все у меня!
– Так, что же вам сейчас нужно от меня, Дмитрий Осипович?
– Поблагодарить вас хочу. Кем я был, и кем стал! Ваша сентиментальность и глупость сос- лужили мне хорошую службу. Но может дочь члена Верховного тайного совета на что-нибудь, да и сгодиться. Пришло время примирения.
Тогда, слушая Димитрия, Велигорова закрыла глаза от нестерпимой боли, вспоминая, как её пороли кнутом, а Фёдор висел на дыбе, и его пытали коленным железом. И если бы её ненависть могла обрести плоть, то это был бы огромный камень, который задавил бы Крекшина. Евдокии показалось, что она забылась, и сквозь это забытье, откуда-то издале- ка, она все еще была вынуждена слушать Крекшина.
– Я знаю, что возможно, вы ненавидите меня, но многое может измениться. Федора уже не вернуть. А Иван может навсегда уйти из вашего сердца, благодаря мне. И мучить вас не станет. А может, так статься, что и судьба отомстит ему за предательство.
Велигорова с ужасом, смешанным с отвращением, посмотрела на Крекшина.
– Иудин грех не может, не призвать возмездия, – вкрадчиво продолжил Крекшин, улыба- ясь половиной своего лица, он был доволен собой, и его триумф был неумолим и омерзителен.
Евдокия очнулась от воспоминаний. Это был неприятный для неё разговор. И все как тогда. Ровно все повторялось. И Федор в мучениях умирал от ран рядом с ней, и глиняная крынка в её трясущихся руках, которую она не успела поднести мужу, и её слезы и бесси- лие, и внутренний надрыв, застывший в ней оглушительным криком. И, насмешливая зло- радная фраза Крекшина над её головой: «Посмотрите, она убила своего мужа. Он так и не успел воды испить. Тебе, Дунька, нужно было быть проворнее». Велигорова вдруг поняла, что с тех пор она так и живет с этим не сорвавшимся тогда с её уст криком в душе. И только теперь этот накал, эта беззащитность и ужас стали стихать в ней. Словно кто-то неведомый взял её душу в теплые руки и пытается согреть и защитить. Неужели Истомин и впрямь выдал друга? Или Крекшин умело воспользовался тем, о чем проболтался Иван? Она не знала ответа на эти вопросы. И никогда не пыталась это выяснить. Может, в глуби- не души боясь этой правды, и предпочитая неведение. Временами она считала себя вино- ватой в том, что произошло с Фёдором. Ах, если бы он не заступился за неё, ничего бы с ним не случилось. Это было мучением для Евдокии осознавать, пусть косвенную, но свою причастность к гибели глубокоуважаемого и дорого ей человека. Тем временем, пока Евдокия и Андрей ехали в Москву, Крекшин получил от знакомого канцеляриста Преоб- раженской канцелярии Семена Шурлова некую приватную беседу, в которой тот расска- зал ему о том, что высланные по доносу солдаты не застали в съемных комнатах князя Верейского. Служанка на допросе показала, что её хозяин уехал, а куда она не знает. Отъезд был неспешный, никаких поручений он ей не оставил, сказал, что возможно вер- нётся к Покрову
24, просил присмотреть за комнатами за оставленную плату. Крекшин был в бешенстве. Его план был на грани провала. А тут еще как назло Истомин увез Софью в Москву. Софью, которую Димитрий Осипович почитал за редкий десерт, и приятное разв- лечение с далеко идущими планами. Он не любил терять контроль над ситуацией, и пото- тому был готов крушить всё, что подвернулось бы ему под руку, но тут в комнату зашла Марфа, и принесла кувшин со сбитнем и курительный трубку с кисетом табака. Крекшин посмотрел на женщину внимательным взглядом.
– Скажи мне, чем хороша дальняя дорога? – вдруг проговорил он, о чем-то размышляя. Марфа растерялась, не понимая вопроса.
– Да что ж в ней может быть хорошего! Трактиры грязные или их вообще нет, дороги плохие, то яма, то колдобина. А не ровен час лихие люди!
Марфа вопросительно смотрела на Крекшина.
– Правильно. Не ровен час лихие люди! Вот в чем прелесть, Марфа!
Крекшин отпил сбитня, и улыбнулся женщине своей странной улыбкой.
– А что бывает, когда лихие люди? Неси мне кафтан. Мне нужно нанести один очень важ- ный визит, женщина. Возможно, скоро мы будем с тобой очень богаты.
Марфа непонимающе покачала головой, пожала плечами и пошла за одеждой. Ей не нра- вилось, когда хозяин говорит загадками. Жаль, что княгиня Велигорова уехала. Марфа любила приходить к ней со своими расспросами, та и утешит и советом поможет. Но толь- ко сегодня утром она была там, и её визит в дом княгини не принес нужного результата. Велигорова куда-то уехала, так сказала служанка. Крекшин рисковал, но он был уверен, что у него должно получиться. И потому он отправился в Зотов бастион Санкт-Петербур- гской крепости, зная, что туда сегодня должен был приехать бывший секретарь Тайной канцелярии, а ныне секретарь канцелярии Верховного тайного совета Топильский Иван Петрович. Ему пришлось дать взятку одному из канцеляристов, чтобы тот нижайше упро- сил Ивана Петровича об аудиенции. На что Топильский согласился не сразу, поскольку недолюбливал Крекшина, да и приехал для разговора с глазу на глаз с управляющим – советником Екимановым. Но дело было сделано, и краткий разговор с секретарем канцелярии Верховного тайного совета помог Крекшину узнать, что из Канцелярии рекрутного счета Москвы в Верховный тайный совет поступило повторное донесение о том, что на дороге между Москвой и Петербургом орудуют разбойники, а градоначальник Москвы граф Мусин-Пушкин никаких мер не принимает. Оттого разбойники совершенно обнаглели и нападают уже открыто на высокородных дворян, вступая в бой с их охраной. В связи с чем, высочайшим указом по настоянию канцлера графа Головкина было решено отправить две роты конных пехотинцев с четырьмя трех фунтовыми пушками для наведения порядка на «першпективной» дороге. Было велено учинять допросы местных жителей, вызнавать места, где прячутся разбойники, и по возможности, громить их убежища, а самих в оковах доставлять в ближайшие города для суда.
