Действительно, проголосовали «за», и тут началось. Когда мы увидели проект контракта, который «руководство» возникшего профсоюза представило Грегу Людковскому, мне стало нехорошо. Все было в интересах «стареньких», большинство которых на собрании техников и определило результат голосования. Всех вновь нанимаемых техников, независимо от их квалификации, определяли по низшему шестому разряду. Перевод в следующий разряд не зависел от качества работы и нас (ее потребителей) – только от стажа, с переводом в следующий разряд раз в три года.
Многие техники работали на приборах, на которых работали и инженеры. В моей московской лаборатории, как и в лаборатории Жени Шура, часто на таких приборах работали кандидаты наук, как, например, Лена Жукова-Золотарева на сканирующем микроскопе или Игорь Комаровский на микрозонде. То же и здесь: я сама, как и Ольга и Олегом, любила изучать структуру моих образцов в оптическом и сканирующем микроскопах. Проект контракта пользоваться приборами инженерам запрещал: это рассматривалось как угроза рабочим местам техников. Благо, мы вовремя это увидели, и Грег Людковский оговорил право инженеров работать на приборах, хотя и не более четырех часов подряд.
Жизнь радикально изменилась. От нас не зависели ни зарплата, ни премии техников, их нельзя было наказать или уволить без согласия профсоюза, внутри техников произошли некоторые трения между давно работающими и новичками, потому что в профсоюзах всегда имеют преимущества seniority, и отношения с инженерами во многом изменились.
Группа расширялась, появлялись новые техники, и все больше чувствовалась их отчужденность, показная независимость. Выявились несколько «активистов», отслеживающих нарушения со стороны инженеров. Если Зофия или Ольга заработались на микроскопах более четырех часов – тут же подавалась официальная жалоба (grievance) в профсоюз. Со мной было еще смешнее: я не знала, когда освобожусь, и поэтому в журнале заявок на микроскоп поставила свою фамилию против всего дня: не работала, а только заявила, но тут же появилась жалоба и на меня. Так было со многими и неоднократно, пока жалобщику не надоело.
Как я понимаю, в целом с профсоюзами в США не все так однозначно. Выглядит на наш взгляд возмутительно, когда каждый год бастуют учителя и грозят не прийти в школу, если им не прибавят зарплаты, однако, как выясняется, зарплаты учителей в разных штатах различаются в разы.
У рабочих в цехах металлургических заводов шестизначные зарплаты, отличные медицинские страховки и пенсии, но во времена кризисов 2001–2002 именно поведение профсоюзов привело к банкротству ряда компаний.
Показателен пример LTV. На момент остановки завода компания насчитывала 7700 рабочих и 40 тысяч пенсионеров из бывших членов профсоюза, которым выплачивали пенсии и платили медицинскую страховку. Когда LTV заявила банкротство, начальная фаза «Глава 11» подразумевала реструктуризацию и получение определенных кредитов при сокращении расходов, подразумевающих, в частности, что и профсоюз пойдет на определенные уступки в текущих (непосильных) тратах. Профсоюз на уступки не пошел, федеральный кредит не был выдан, и завод, вторая по размеру сталелитейная компания США, был остановлен.
Противоположное поведение профсоюзных лидеров на двадцать лет раньше (эпоха правления Ли Каокка) спасло Крайслер, который был тогда тоже в состоянии банкротства, но за счет уступок профсоюза сумел показать уменьшение текущих расходов и обосновать получение кредита, который компания сумела вернуть на семь лет раньше заявленного срока.
Как очень часто бывает здесь, все с одной стороны, с другой стороны.
C этой другой стороны нет альтернативы кроме как профсоюзной организации рабочих для переговоров с работодателем об оплате сверхурочных, медицинских страховок и т. п. Получается, что профсоюз – зло, противостоящее ещё большему злу – жадной корпорации.
Интересно, что эта реальная функция профсоюза все острее проявляется сейчас в России на заводах, принадлежащих иностранным фирмам – на Автовазе. Форде, Катерпиллере. Все больше упоминаний о попытках руководителей этих фирм противодействовать профсоюзам, все больше доказательств, что Россия, часто независимо от ее желания, входит в мировую систему и начинает жить по ее законам.
Предпринимательский дух
Как я писала в первой книге, так сложилось, что последние четыре года моей жизни в России я возглавляла совместную с американцами программу «Международный инкубатор технологий,» направленную на развитие инновационного предпринимательства. Останавливались заводы, в том числе градообразующие, и, судя по зарубежному опыту, малый бизнес как наиболее динамичный должен был стать источником новых рабочих мест и оживления экономики. Надо было вооружить творческих людей, способных инициировать новые производства, соответствующими знаниями. Мы создали в Академии Народного Хозяйства при Правительстве РФ учебный Центр коммерциализации технологий, где сначала проводили краткосрочные программы, а потом разработали учебный курс подготовки магистров, издали много учебных книг, составивших Библиотеку Инновационного предпринимательства.
На занятиях я познакомилась со множеством специалистов, которые спасали лаборатории, кафедры, сложившиеся коллективы ученых путем развития малых производств потребительских товаров. Ряд из этих производств получили международную известность. Однако, на мой взгляд, в массе своей это не отражало предпринимательской жилки этих инноваторов, люди становились предпринимателями скорее вынужденно. (Разумеется, я не говорю о тех сегодняшних знаменитостях, которые в силу природного предпринимательства сумели что-то умело приватизировать, что-то модернизировать и стали замеченными в списках Форбса).
В Штатах я столкнулась совсем с иной основой характеров. Во-первых, к моему удивлению и огорчению, молодые инженеры не рассматривали свою работу как карьеру длиною в жизнь, независимо от их продвижения на службе и объективных положительных показателей. Где-то был лучше климат, где-то предлагали больше денег, где-то светила долгожданная мечта стать менеджером.
Я воспринимала переходы молодых инженеров почти как личную обиду, но больше всего меня удивляло другое – готовность поменять инженерную деятельность на рисковое предпринимательство.
У меня был дипломник из Colorado School of Mines, толковый парень, мы с ним даже опубликовали статью по результатам его исследований структуры ТРИП-сталей. Потом он поступил на работу в наш Центр, и мы время от времени что-то с ним обсуждали. Через пару лет он вдруг пришел прощаться. Оказалось, что он уходит организовывать с друзьями пивоварню в Чикаго, где своего пива нет. Как я потом узнала, сначала у них со своим пивом не получалось и они стали дилером одной из знаменитых пивоварен Милвуокки, но постепенно они сумели не просто сделать что-то удачное, но и сформировать вокруг себя заинтересованных покупателей, так что наши любители пива иногда навещали их пивоварню в Чикаго.
Таких потрясающих для меня примеров было несколько.
При одном из сокращений для добровольцев, соглашающихся уйти с работы, предлагалось поощрение в размере годового оклада. Помню наше удивление, когда молодая пара технологов, взяв оба поощрения, купили виноградники и решили организовать винодельню.
