— Костя пришел к Шамилю? — подняла голову Оля и ошарашенно уставилась на Клима. Тот утвердительно кивнул.
— Да. Это и называется «на живца». Ждал, кто клюнет. Шамиль и клюнул, в тот же вечер Костю из отеля выпроводили в аэропорт, и даже билет на самолет подарили. С пересадкой и завтраком.
— Выходит, — медленно проговорила Данка, — живцом был он сам?
— Когда мне было восемь лет, — вместо ответа начал Клим, — у моих родителей отобрали бизнес, а их убили. Костя оформил опекунство и меня вырастил, как вы свою сестру, Оля. А потом мы забрали бизнес обратно, но я захотел этого человека посадить. Костя был против, но я настаивал. По нашему делу доказать что-то было невозможно, и мы его тоже взяли «на живца». В нашем случае живцом был я.
— Вы его как-то подставили? — спросила Дана.
— Он сам подставился. Захотел вернуть бизнес, и меня «заказал». Исполнителя взяли во время попытки меня подстрелить, заказчика посадили.
— Как это, подстрелить? — не поняла Ольга.
— Обыкновенно. Из снайперского ружья.
— И Костя такое допустил?
— Да. Только он рядом со мной в машине был, — ответил Клим и поднялся. — Это я к тому, что он никогда не будет играть судьбами близких людей, в первую очередь подставиться сам.
— Разве мы ему близкие? — недоверчиво переспросила Данка.
Клим не ответил, лишь усмехнулся, многозначительно взглянув на Олю, попрощался и ушел. Девушки несколько минут переваривали услышанное, пока Данка не вспомнила, что дядя Сережа оставил ей запись признаний Шамиля.
Данка слушала исповедь старшего Баграева со смешанными чувствами. Раньше это была ослепляющая, захлестывающая обида, она была уверена, что Шамиль приложил руку к созданию и рассылке компромата. Специально заманил ее на свадьбу, чтобы рассорить с сыном, у него же позаимствовал фото Данки. И то, что Даниял так скоропалительно женился на дочке Арисханова лишь подтверждало ее догадки.
А теперь от обиды ничего не осталось, особенно когда Аверин рассказал об аварии. Данка пробовала разжечь обиду по новой, но ничего не получалось, даже не тлело. Алана, сестра Данияла, тоже намекала, что брат чуть не остался инвалидом из-за «той девушки». Выходит, в день, когда родились их дети, Даниял мог погибнуть?
— Данчик, я ведь винила себя за то, что сказала ему такое, — прошептала рядом Оля, будто в унисон Данкиным мыслям. — Аверин хоть и гад, но он прав, нельзя разбрасываться такими словами.
Данка обняла сестру обеими руками и прижалась к ее плечу подбородком.
— Перестань, Ольчик. Мы обе так решили, не вздумай себя одну винить. Ты лучше скажи, он… умрет?
— Не знаю, — Оля сразу поняла, о ком она, — там сердце совсем негодящееся.
Они подняли головы и повернулись друг к другу.
— Думаешь? — испытующе разглядывала ее Ольга. Данка закрыла глаза и несколько раз кивнула.
Глава 37
Данка была уверена, что Аверин воспротивится, но тот на удивление отреагировал спокойно. Лишь распорядился подождать, когда Шамиля переведут из реанимации в палату. Данка заметила, что он вообще любит покомандовать, беда была в том, что Олей командовать мог только их отец, и то под ее настроение.
Он сам отвез их в больницу в Олино дежурство. Костя больше не ночевал у них, в тот вечер поиграл с детьми и ушел, подчеркнуто вежливо попрощавшись с Ольгой. Сегодня прибыл с утра безупречный, как всегда, и Данке стало безумно жаль сестру. Перешибить такого даже той было не под силу.
Ольга их встретила и провела в отделение. Палата охранялась, Аверин странно хмыкнул.
— Дежавю, — объяснил он Данке, — я тоже здесь лежал после ранения. И меня тоже охраняли.
Оля никак не отреагировала, и он умолк. Данка присела перед детьми и взяла их за руки.
— Я хочу, чтобы вы познакомились с одним человеком. Его зовут Шамиль Гурамович, он попал в аварию, его лечит наша Оля. Он будет очень рад вас видеть.
Дети словно чувствовали момент. Никитка взял сестренку за руку — он так всегда делал перед ответственным мероприятием, а Настена обернулась на Аверина. Наверное, брат казался ей не слишком надежной защитой.
— Пойдем, — Данка поднялась с корточек, сделала глубокий вдох и вошла в открытую дверь палаты.
Шамиль был уже не таким бледным как на видео, Ольга стояла возле кровати.
— Я очень благодарен тебе, Оля, я… — сказал Шамиль и осекся, увидев входящих детей, а следом и Данку. Наверное, она не слишком изменилась.
Руки вцепились в простыню, он попытался привстать, но Ольга мягко придержала за плечо.
— Лежите, Шамиль Гурамович, они сами подойдут.
Данка подвела детей к кровати и сказала севшим голосом:
— Это Никита и Настя. Я подумала, вы будете рады знать, что они есть. И пока пусть будет так.
Она надеялась, что Шамиль правильно поймет, и он понял. Впился глазами в Данку, потом в детей, потом снова в нее. Но молчал. А потом протянул руку к внукам, и Дана увидела, как она дрожит.
— Тебя зовут Никита? Какое красивое имя! Настенька, подойди ближе, маленькая, подойди…
Он жадно вглядывался в их лица, будто хотел отпечатать в памяти. Настя сделала шаг вперед и спросила:
— А почему вы плачете? Вам больно? Тетя Оля плохо сделала операцию?
Шамиль закряхтел, тыльной стороной ладони вытирая слезы.
— Что ты, малышка, нет, мне не больно. Твоя тетя очень хорошо меня лечит, это я от счастья. Я так счастлив вас видеть обоих. И вашу маму тоже, — он посмотрел на Дану, но она отрицательно покачала головой. Не сейчас и не при детях.
— Вам пора, — сказала Ольга, — Шамилю Гурамовичу надо сделать укол.
— Укол — это больно, — сморщил нос Никитка и посмотрел на Данку. — Мам, можно я отдам свою конфету?
— Можно, сынок.
Никита достал из рюкзачка большую витиеватую карамель в прозрачной обертке и протянул Шамилю.
— Возьмите. И не плачьте. Мама говорит, что мужчина не должен плакать при всех.
— Спасибо, родной, — Шамиль взял мальчика за руку, — твоя мама знает, что говорит. Она стоит десятка мужчин.
Поймав взгляд Даны, Баграев спросил почти беззвучно:
— Он знает?
Данка снова покачала головой, тот бессильно откинулся на подушки.
— Приведи их еще раз. Пожалуйста…
Она не ответила, просипела: «Выздоравливайте», — взяла детей за руки и вывела в коридор. Надо дождаться Олю, а потом можно попросить Аверина их куда-нибудь отвезти. Можно в парк.
— Мама, а почему ты говоришь на него дядя, если он дедушка? — спросил Никита. — Он же старый.
— Он не такой старый, Никита, — начала говорить Дана и осеклась, замерев.
