Пришло время, и сын Осириса Гор отомстил Сетху. Он сошелся с ним в поединке и победил, позволив сопернику вырвать у него око. Свой глаз Гор дал проглотить отцу, и тот возродился к жизни. Но лишенный фаллоса-источника жизненной силы, Осирис не стал задерживаться в мире живых, он отдал бразды правления Египтом Гору и удалился в Иару – мир мертвых. Сетха же изгнали из городов, и тот стал покровительствовать охотникам и кочевникам. Он и сам не переносил людей, неспособных оставить города и вернуться в лоно природы. Их стремление к знаниям, обладание которыми порождало только лень, жажду роскоши и чревоугодие, в глазах Сетха ставили людей ниже зверей и птиц. Разве зверь, прибегая к убийству, не ограничивается необходимым ради утоления голода, тогда как человек, если начинает убивать, то уже не может остановиться, пока не убьет всех, кто попадется ему на глаза. Горожанин, оторванный от природы, обратился в жадное и жестокое существо, способное убить лишь ради забавы, пренебрегая всякой мерой. Так считал Сетх. Возможно, он был прав, но люди уже не могли отказаться от даров Осириса. Они нуждались не только в пище для тела, но и в пище для ума. Люди тщетно возводили в честь Сетха храмы, но тем самым они только оскорбляли его, потому как бог признавал только один храм – девственную природу, только один ритуал – возвращение человека к естеству, в мир природы, где правит закон силы, где человек свободен и равен другим живым существам.
Жрец повествовал не только о расколе между богами, но и о расколе в душах человеческих. Сетх был охотником и кочевником и олицетворял собой животную часть души, Осирис – земледелец и градостроитель был воплощением рассудочной. Так боги разделили между собой власть над людьми. Обе части души стремились к истине, но разными путями.
– Вопреки воле бога-охотника – продолжал жрец, – на месте битвы богов, где пролитая ими кровь впиталась в землю, был воздвигнут храм Сетха. Вокруг него и возник город Пер-Меджет. Но Сетх понимал, что люди лишь пытаются умилостивить его, в действительности, поклоняясь величию Осириса. Участь Пер-Меджета была предрешена. Его жители познали множество болезней и несчастий, на них беспрерывно обрушивались бури и землетрясения. А когда город перешел в руки арабов, те уничтожили храм Сетха, пожелав построить на его месте мечеть. Но христиане отвоевали город еще до того, как арабы успели заложить первый камень в ее основание. На месте храма выросла мощная смотровая башня. Когда арабы вновь захватили город, они не стали ее сносить, разумно рассудив, что она им самим может пригодиться. Между тем, боги ненавидели то место, где она была построена: один за обилие оксиринхов в местных водах, другой за то, что священное место было осквернено возведением храма. Рано или поздно Пер-Меджет должен быть разрушен. То, что должно свершиться – свершилось.
Из рассказа жреца Мал догадался, почему погиб Менафт, почему оксиринхи пожирали человеческие гениталии, и почему мошкара так беспощадно преследовала людей вблизи Пер-Меджета. Для него перестало быть удивительным то, что арабы пострадали больше всех остальных – ведь это именно их соплеменники когда-то уничтожили храм Сетха. Также Мал еще раз убедился в том, что сон говорил ему о разрыве связи с животным началом. Теперь он понимал змея, жаждущего уничтожить всякого, кто бросил вызов силе первых богов, но он не мог понять одного: зачем жрец все это ему рассказывает… Неужели ради того, чтобы Змеиный князь встал на сторону Сетха или Осириса?
– Ты многое прояснил мне, – сказал Мал, – но скажи, теперь я свободен от дани твоим богам?
– Ты будешь свободен, как только ступишь на землю великого Мемфиса, Змеиный князь, – ответил жрец.
Малу даже показалось, что он ослышался, но переспрашивать не стал:
– Я буду ждать этого дня с надеждой и смирением.
Жрец отправился спать, а Мал поднялся на палубу и присоединился к утренней трапезе. Наблюдая за Аузахетом, угощающим Лию сладкими орешками, Мал задумался, почему капитан поначалу управлял кораблем, который сам же назвал «Гором», а затем сменил его на «Сетха»? Когда после завтрака он спросил его о том, каких богов он почитает больше всех остальных, Аузахет ответил ему так:
– Как среди богов, так и среди людей у меня нет фаворитов. Я поклоняюсь им всем в равной степени.
Мал вспомнил, что Сейт-Акх на похожий вопрос ответил ему так же, хотя и именовал себя верховным жрецом бога Амуна.
– Но почему ты первый корабль назвал в честь бога Гора, а последующий в честь Сетха?
– Когда вы меня наняли, первым, кого я встретил, оказался Гор – юноша, мечтающий стать капитаном – отвечал Аузахет. – Это был знак, благодаря которому я выбрал имя для парусника. В Нибуре я стал капитаном другого корабля и выбрал имя противника Гора – Сетха, чтобы и ему воздать должное.
– Выходит, действия капитана были осознанными, – подумал Мал, – и он пытался задобрить враждующие друг с другом силы, и совсем неслучайно то, что к храму Сетха, они подплыли на корабле с именем «Сетх».
В полдень, когда для всех пришло время обеда, а для судового повара приготовления к ужину, он, рассчитывая угостить всех мясным блюдом, полез в загон для животных. Повар поймал поросенка, но тот уже за пределами загона выскользнул из рук ловца и вырвался на волю.
– Лови его! – закричал повар и кинулся в погоню.
– Растяпа! – прикрикнул на него кто-то из нибурцев.
Поросенок тем временем спрятался за ступенями лестницы, ведущей на верхнюю палубу. Повар, не успев заметить, куда делась его жертва, заметался по палубе.
– Да вот же он! – расхохотался Аузахет.
Лия, Мал и еще несколько матросов принялись помогать повару. Поросенок не давался и отчаянно визжал, а когда ему удавалось найти укромное место, он затихал, ничем не выдавая себя. Если кто-нибудь ловил его руками, то поросенок ловко выскальзывал, и погоня, которая все больше походила на игру, возобновлялась. Причем, скорее, поросенок играл с людьми, чем люди играли с поросенком. Так продолжалось до тех пор, пока животное с визгом не забежало в каюту, где спал Сейт-Акх, и тогда все замерли, – никто не решался проникнуть в покои верховного жреца. Тот вышел сам, держа в руках на удивление успокоившегося поросенка.
– Парус на горизонте! – раздался крик впередсмотрящего.
Корабль шел с запада, по правому борту в том же направлении, что и набурский флот. Его очертания были едва видны.
– Следовать по курсу! – приказал Аузахет.
Матросы высыпали на палубу, столпились вблизи правого борта и внимательно наблюдали за чужаком.
– Пора обедать! – напомнил капитан Аузахет, – не стойте, как истуканы, что вы корабля никогда не видели?
Матросы засуетились: одни побежали за корзинами с едой, другие спустились в трюм, чтобы вынести наверх бочку с водой.
За обедом верховный жрец отказался от рыбы и мяса. Выпив воды, он молча сел под мачтой и принялся наблюдать за стремительно догоняющим их парусником. Теперь уже можно было ясно разглядеть его красно-белые паруса, точь-в-точь такие же, как у летающего нибурского корабля. Различие между ними заключалось в значительном превосходстве чужака по размерам – не меньше, чем в два раза, а также наличием трех мачт вместо одной.
