И тут, наконец, такой подарок! Вернулся великолепнейший граф Адальберт, пожалуй, самый ценный из прежде покинувших папу сторонников. И наплевать на злые языки, которые будут стараться видеть в приязни папы один лишь меркантильный расчет на тосканские финансы.
Адальберт изложил суть дела. Стефан внутренне не проявил сильного восторга. С момента обрушения Латерана он не мог побороть в душе некий страх и нелюбовь к бездушному зданию, которое, так же, как и большинство римлян, осудило процесс над Формозом и однозначно дало ему это понять. За время прошедшее с февраля, он не единожды оказывался во время церковных процессий поблизости от Латеранского дворца, но всякий раз упорно отказывался от его посещения. И это, надо сказать, добавляло неудовольствия в отношении римлян к своему понтифику.
Однако, веских доводов против реставрации Латерана силами Тосканской марки Стефан, конечно же, не нашел. Ему ничего не оставалось, как высокопарно поблагодарить Адальберта за его рвение перед Церковью Христа:
– Поистине, маркиз Адальберт, Дух Господень создал свою обитель в вашем источающем мед сердце, когда вы прилагаете старания своими благими намерениями направить к добру наши мысли и чувства
105. Благословляю вас, сын мой, на это великое дело! Ваше имя будет прославлено в веках, вы предстанете перед судом Господа нашего с чистой и спокойной душой!
Обязательно надо сказать, что у этих двух аудиенций в Ватикане, которых удостоились Теодора и Адальберт, была одна общая деталь, разумеется, помимо того, что их инициатором была прелестница-гречанка. Во время аудиенции Адальберта подле папы вновь находился кубикуларий Евстафий, который, под впечатлением Трупного синода, с недавних пор примкнул к формозианской партии и к настоящему моменту стал ее глазами и ушами возле Святого престола, который, как считал Евстафий, был осквернен восседанием на нем разорителя могил Стефана.
Получив сообщение о разговоре папы римского с Теодорой, священники Романо Марин, Теодор и Иоанн с удовлетворением пришли к выводу, что в потенциале теперь возможно и полезно будет привлечь на свою сторону главу римской милиции. Теофилакт пользовался уважением римлян, исправно неся гарнизонную службу, а то, как он толково расправился с германцем Фароальдом, заставляло многих искать с ним дружбы. Более настороженное отношение к себе вызывала его жена, но смиренные служители Церкви находили себе объяснение в том, что ей Господом была дарована чрезмерно вызывающая внешность.
В итоге их преподобия стали активно искать выход к Теофилактам, даже не подозревая, что с противоположной стороны начала вестись аналогичная работа. Как и полагается в таких случаях, мечты обеих сторон скоро осуществились – священники посетили дом Теофилактов и были приятно поражены радушием хозяина и благочестием хозяйки, подарившей им для изучения манускрипты с сочинениями Фотия и частичку мощей святого Анастасия Персиянина
106.
Что же касается известия о предстоящей реконструкции Латеранского дворца, то, сколь ни были благопристойны три священника, эта новость, напротив, повергла их в уныние. До сего дня они умело подогревали недовольство толпы отсутствием Стефана в Латеране и запустением главной церкви мира, теперь же их лишали весомого козыря в борьбе со сполетской партией. Новость о намерении Стефана вернуться в Латеран заставила самого деятельного из них – отца Теодора – начать ускорять события.
Душным вечером 4 августа 897 года в дом Теофилакта прибыл кардинал Теодор. Его визит был неожидан, хозяева уже собирались гасить факелы в доме, когда препозит
107 объявил о приезде кардинала. Хозяева распорядились немедленно принять гостя и уже собирались по традиции организовать стол, но Теодор высказал просьбу остаться с Теофилактом с глазу на глаз. Теодоре, многие качества которой выходили за обычные границы, а любопытство было как раз одним из таких ее качеств, оставалось только поджать губки и с нетерпеливой досадой дожидаться мужа.
Тот явился в семейные покои уже минут через пятнадцать. Пожав плечами, он рассказал жене, что кардинал попросил его дать разрешение на въезд в Рим шестерым пунийцам – пятерым мужчинам и одной женщине. Якобы для ведения строительных работ в его доме. Но при этом он настоятельно просил обеспечить инкогнито прибывающим.
– Почему? – вопрошала Теодора
– Говорил, что это выдающиеся мастера своего дела, они виртуозные резчики по камню, каких сейчас не сыскать, а для пунийцев, пусть и без запинки говорящих на латыни, как известно, существует особый режим въезда и его утверждает сам префект. Они должны прибыть уже послезавтра.
– И что ты ему ответил?
– Что я дам ответ утром.
Теодора молчала. В ее прелестной голове шел внушительный мозговой процесс.
– Пунийцы в городе – вещь сама по себе довольно опасная. А что намечается в Риме в ближайшие дни?
– Совершенно ничего примечательного. Ни праздников, ни шествий. Насколько мне известно, Стефан никаких гостей не ждет, поэтому даже решил в субботу побороть свои страхи и отправиться взглянуть на Латеран, чтобы приступить, наконец, к его ремонту. Говорят, деньги на это ссудил наш друг Адальберт.
Глаза Теодоры на мгновение сверкнули. Спустя секунду, обдумав то, что ей должно сказать мужу, Теодора произнесла:
– Ну, раз ничего примечательного не предстоит, стало быть, и риск незначителен. Зато Теодор и формозианцы нам будут благодарны. Думаю, дай им согласие, дорогой. А если переживаешь, то не будет лишним за этими сарацинами и проследить, но только крайне умело.
Теофилакт согласно кивнул и приятно улыбнулся, пообещав жене, что она сегодня еще не скоро уснет.
Эпизод 21.
1651-й год с даты основания Рима, 11-й год правления базилевса Льва Мудрого, 6-й год правления франкского императора Ламберта (9 августа 897 года от Рождества Христова)
Вне всякого сомнения, что каждый из вас, обратившись в памяти к своим детским и юношеским годам, без труда может вспомнить частые приступы суеверной мнительности, атаковавшие тогда вашу неокрепшую душу. Перед глазами, вызывая волны запоздалого смущения, в тот же час замелькают стыдливые эпизоды жизни, когда вас обуревали различные страхи перед непонятными или отчего-то неприятными вещами. Кто из нас, положа руку на сердце, может сказать, что в детстве никогда не боялся темных комнат своего дома, старых, всегда страшно скрипучих чердаков и пахнущих плесенью подвалов? Кого не охватывал трепет, когда ему приходилось поздней ночью пробираться по темным безлюдным улочкам своего родного города, особенно если эти улочки пользовались дурной славой из-за людей их населяющих, или может быть когда-то населявших? И ведь далеко не каждый взрослый, полный сил, здоровья и ясного рассудка, может запросто и без трепета пройти поздним вечером рядом со старым кладбищем, не прислушиваясь к странным шорохам, почему-то всегда от него исходящим. Да, человек, по мере взросления и накопления знаний и опыта, начинает успешно бороться со всеми этими фобиями детского возраста, однако до конца их мало кто изживает, и одна мысль о том, что вот сегодня, вот сейчас тебе надо будет пройти мимо очень странного и когда-то до икоты и мурашек напугавшего места, способна внести в душу тоскливое смятение и липкий страх. Ну как минимум, для самых отважных из нас, – значительно подпортить настроение.
