Агельтруда разочарованно хмыкнула.
– Наивно, брат Хатто. Все продукты, поставляемые в папский двор, проверяются на рабах.
– Но не то, что будет разделяемо с братом-бенедиктинцем с глазу на глаз!
– Допустим, но вам придется также выпить этого вина!
– О, за меня не беспокойтесь, добросердечная герцогиня. Позвольте, я вам продемонстрирую небольшой фокус.
С этим словами монах достал из-под рясы небольшой флакон с бесцветной жидкостью.
– Извольте видеть, герцогиня, это довольно сильный яд, убивающий человека через пять часов после применения. А теперь смотрите!
Монах открыл флакон и стряхнул себе в рот несколько капель яда. Агельтруда даже вскрикнула.
– Что вы делаете, безумец?!
– Благодарю вас за ваше искреннее сострадание к столь ничтожному существу как я, благородная герцогиня. Но вы напрасно волнуетесь. Этот яд имеет одну странную особенность. При принятии небольших доз на протяжении долгого времени организм человека привыкает к нему и обычно смертельная доза уже не вызовет в нем никаких отравлений. Этот яд мне был дарован сарацинами Фраксинета и …. я уже не один раз успешно применял его.
Агельтруда недоверчиво смотрела на флакон.
– Вы сомневаетесь, герцогиня? У вас есть какой-нибудь негодный раб или ненавистный узник-бунтовщик? Прикажите ему выпить ровно столько, сколько я выпил перед вашими глазами, и позовите нас к себе следующим утром.
Агельтруда была женщиной любознательной. Она хлопнула в ладоши и приказала слугам привести томящуюся в темнице пятнадцатилетнюю дочь одного из мелких беневентских князей, с которыми она и ее сын несколько лет безуспешно воевали. Заточение и надругательства, которым подверглась несчастная, помутили ее разум и сделали девушку совершенно негодной ни в качестве рабыни, ни в качестве предмета выкупа. Хатто тем временем развел несколько капель из своего флакона в кубке с вином. Вошедшей девушке приказали выпить этот кубок, та с безучастным видом исполнила приказ, после чего ее отправили обратно в темницу.
– Ждите следующего утра, благородная герцогиня, – с привычной усмешкой закончил свой разговор с ней Хатто.
Наутро Хатто вновь был приглашен в гостевую залу герцогов Сполето, где герцогиня с сияющим лицом сообщила ему, что опыт прошел успешно, отравленная им накануне девушка в страшных муках умерла рано утром. Монаху вновь подтвердили обещанное днем ранее место настоятеля бенедиктинского монастыря.
– Но мы ждем вестей об исполнении подобного же чуда из Рима, – заметила Агельтруда.
– Не беспокойтесь, премудрая герцогиня. Вести не заставят себя долго ждать! Примите же поздравления герцогиня с Рождеством Христовым! Да услышит Господь ваши молитвы!
– С Рождество Христовым, брат Хатто! Пусть Господь всюду сопровождает вас и руководит волею вашей!
Эпизод 25.
1651-й год с даты основания Рима, 12-й год правления базилевса Льва Мудрого, 6-й год правления франкского императора Ламберта (январь 898 года от Рождества Христова)
В затхлом и тесном подземелье здания римских судей и городской милиции, которое располагалось неподалеку от развалин императорских форумов, глава милиции и судья Теофилакт вот уже несколько дней подряд лично вел допросы, пытаясь разобраться в причинах очередного несчастья, постигшего Рим. Некоторое время назад, перед донельзя уставшими от нескольких бессонных ночей и недостатка света глазами главы милиции предстала очередная согбенная фигура, на этот раз безвестного монаха бенедиктинского монастыря. Из мебели в подвале находились лишь колченогий стол и скамья, чадили, слегка рассеивая тьму, шесть факелов, от старых камней дома веяло могильной сыростью и плесенью, уже принесших главе римской милиции чувствительную ангину. Конечно, в любом другом случае Теофилакт с радостью поручил бы заняться этим не слишком приятным делом своим добросовестным помощникам, однако само событие и обстоятельства, с ним связанные, не оставляли опытному воину и управленцу другого варианта, как все изучать самому.
Несколько дней назад, в канун нового 898 года, внезапно скончался папа Теодор, скончался спустя всего двадцать дней после своей коронации. В ночь с 30 на 31 декабря, его слуги были растревожены громкими криками, доносившимися из спальни. Понтифик, отличавшийся крепким здоровьем и кипучей энергией, накануне не дававший никакого повода для беспокойства за себя, метался по кровати, раздирая пальцами себе грудь и жадно ловя воздух ртом. Слуги не оказали никакой помощи умирающему, если не считать, конечно, дружной молитвы за исцеление своего хозяина от таинственного недуга. Спустя короткое время, папа начал корчиться в страшных судорогах и скончался всего лишь через несколько часов после начавшегося кризиса.
Так закончился страшный 897 год, унесший с собой жизни сразу трех римских пап. Суеверный Рим дрожал от ужаса – неизвестные паникеры вовсю распространяли слухи о Божье каре, постигшей епископов Рима, в наказание за совершение ими нечестивого суда над Формозом. Тот факт, что двое скончавшихся пап принадлежали к сторонникам осужденного мертвеца, в расчет не принимался – по мнению распространителей слухов, горе теперь ждало всякого, кто займет престол епископа Рима, оскверненный восседанием на нем безбожника Стефана. Город готовился вымолить себе прощение собственноручно наложенной на себя эпитимьей
123 и крестными ходами между многочисленными христианскими святынями.
Люди более прагматичные в случившемся увидели нечто другое. Теофилакт, поведав своей супруге о том, как проходили последние минуты жизни Теодора, услышал от нее категоричный диагноз – отравление. Срочно был составлен список всех недавних посетителей понтифика, была произведена инвентаризация всех доставленных ему в последнее время подношений, проверено канцелярское и постельное имущество. Поскольку события происходили в рождественскую неделю, и гостей, и даров папа принял в эти дни несметное множество. В результате, были вскрыты все подарки, проверены свечи и факелы, находившиеся в покоях папы, вспороты со знанием дела все подушки и одеяла, городские рабы впервые за долгое время, а большинство впервые в жизни, вкушали в эти дни многочисленную снедь, всякий раз дрожа от страха быть отравленными ею. Но до настоящего момента титанические усилия милиции не принесли ни малейшего результата.
Поразмыслив немного, и видя тщетность своих усилий, Теофилакт решил вывести из круга подозреваемых лиц, прибывших из-за пределов Италии. Пилигримы дальних стран, далекие от местных интриг, испытывали благоговейный трепет к фигуре римского понтифика, видя в нем единственно наместника святого Петра и главу христианской церкви. А конфликты, случавшиеся у пап с главами дальних церквей, не выходили, как правило, за рамки споров сугубо теологических. Врагов стоило искать поближе, среди тех, кто папу Теодора считал серьезной помехой на пути к своим, сугубо материалистическим, целям. От внимания Теофилакта не ускользнул тот факт, что апокалиптические настроения в Риме распространяли, как правило, сторонники сполетского двора и лишенного епископского сана Сергия. Также, вроде как случайно, ситуация сложилась таким образом, что в Риме и его окрестностях в рождественскую неделю остались все служители церкви, принадлежащие сполетской партии, тогда как формозианцы и священники, занимавшие нейтральную позицию, в канун святого праздника благополучно разъехались по своим епархиям. Теперь пройдет немало дней, прежде чем те получат горестную весть и постараются успеть прибыть в Рим до выборов нового понтифика.
