Ну а Сергий и его сподвижники времени даром не теряли, настаивая на скорейших выборах нового папы, мотивируя это тем, что чехарда, случившаяся в последние месяцы, привела к падению авторитета римской церкви, чем могут воспользоваться ее недоброжелатели, к примеру, восточные патриархи. В Риме остался влиятельный граф Адальберт, и Теофилакт получал сведения о том, что Тоскана ведет активную работу среди римской знати, суля последним щедрые выгоды от поддержки сполетской кандидатуры на выборах папы, каковой, судя по всему, становился Сергий. Наконец, опять же очень «своевременно» укатил на свою любимую охоту в равеннские болота император Ламберт и наблюдательный Теофилакт не мог не заметить, что его мать не сильно спешит оповестить сына о вновь ставшем вакантным папском престоле.
Принцип в расследовании преступления, заключающийся в том, чтобы искать, в первую очередь, бенефициаров совершенного злодеяния, был сформулирован далеко не вчера, и Теофилакт четко последовал ему, опираясь на здравый смысл и знание ситуации. Кроме того, он сохранял в душе благодарность покойному папе Теодору за свой карьерный взлет, да и в целом фигуры формозианской партии для него были куда более симпатичны, нежели сергианцы. В силу всего этого, Теофилакт, очертив более узкий круг подозреваемых, решил хорошенько допросить всех в этот круг попавших. Причем сделать это без свидетелей, ибо дело в любой момент могло приобрести весьма неожиданный и пикантный оборот.
Еще до прихода Хатто, Теофилакт узнал подробности его визита к папе Теодору. Папа встретил монаха с радостным почтением, как и всегда в те годы встречали в Риме святых отцов прославленного монастыря Монте-Кассино. Воздав благодарственную молитву по случаю Рождества Спасителя, папа около получаса разговаривал с монахом, который жаловался ему на притеснения со стороны сарацин, на фривольности, царящие в беневентских княжествах, на последние новости со Святой Земли. Затем гость перешел к подношению подарков понтифику, в ряду которых была дюжина бутылок монастырского вина. Хатто столь умело и поэтично нахваливал вино, что когда, в завершение своей аудиенции, он предложил Теодору откупорить один из даров немедленно, папа охотно согласился. Теодор уже было велел позвать к себе своего пинкерния, который одновременно дегустировал все папские вина, но Хатто любезно ему предложил следующее:
– Ваше Святейшество, окажите мне честь побыть на минуту вашим отведывателем, я буду вспоминать это, как счастливейшее мгновение своей греховной жизни, – и монах первым осушил кубок с вином, после чего торжественно поднес другой кубок папе.
Теодор остался весьма доволен вином, высокая аудиенция получила неожиданное продолжение, в ходе которого папа осушил еще несколько кубков. Причем однажды уговорил Хатто еще раз разделить с ним столь дивный напиток. Это обстоятельство вроде бы выводило монаха из числа подозреваемых. Дегустация рабами остальных бутылок привела только к достижению последними душевного умиротворения. Тем не менее, Теофилакт все-таки велел разыскать в городе этого монаха и доставить к нему на допрос.
– Смиренный брат Хатто, заранее прошу у вас прощения, что грубым манером отвлек вас от служения Господу нашему, но долг службы заставляет меня разузнать все в подробностях о последних часах жизни папы Теодора, да будет прославлено в веках имя его!
– Мессер Теофилакт, спрашивайте о чем вам только будет угодно. Слава о ваших доблестях и незаурядном разумении достигла стен нашего монастыря и мне будет только в радость оказаться вам чем-нибудь полезным.
Расспрашивая монаха обо всех подробностях встречи с Теодором, Теофилакт, стараясь принять казенно-безучастный вид и будто бы разглядывая закопченные стены подвала, тем не менее, исподволь наблюдал за Хатто. Рассказ монаха подтверждал все сведения, полученные Теофилактом накануне, все внешне выглядело вполне благопристойно, однако глава милиции интуитивно почувствовал в монахе потайное дно.
– Послушайте, брат Хатто, вы раньше бывали в Риме?
– Бывал, благородный мессер, и всякий раз чувствую себя счастливейшим из живущих, входя в его пределы. Последний раз мне пришлось покинуть Рим в составе гарнизона Фароальда, где я служил его воинам.
Верно. Теофилакт получил сведения и об этом. Попытка поймать Хатто на лжи не удалась.
– А почему вы покинули отряд германцев?
–Они завершили свою миссию в Риме. Соответственно, завершилась и моя служба.
– А бывали ли вы в Сполето? – намеренно прямолинейно спросил Теофилакт.
– Бывал и в этом благословенным городе, и однажды был удостоен милости ее светлости герцогини Агельтруды, сделавшей щедрые подарки моим братьям.
Казалось бы, обезоруживающая искренность и полное отсутствие намерений что-то утаить. Но Теофилакт был стреляной птицей.
– Поглядите, брат Хатто, это вино из вашего монастыря?
– Да, именно.
– Вы присутствовали при его розливе в бутылки?
– Нет, но я уверен в том, что это вино не могло служить смерти нашего Святейшего папы Теодора, потому что … я пил его вместе с ним.
– Вы готовы выпить его и сейчас?
– Я буду рад снять с вашей души все подозрения.
Теофилакт подошел к стоявшим в углу залы на полу бутылкам, взял одну из них и налил вина в кубок. Двигаясь по залу с наполненным до краев кубком и делая вид, что боится расплескать драгоценную жидкость, Теофилакт продолжал втихаря подглядывать за монахом, и от его взора не укрылось, как на мгновение лицо монаха приняло насмешливо-дерзкий вид, а прищуренные глаза сверкнули настоящей злобой.
«Эге, брат! Ты все-таки не так прост и смирен, как хочешь казаться!»
Монах выпил вино. Теофилакт замолчал, не зная, что сказать. Применить пытки? Увы, или к счастью, но к монаху святого Бенедикта в то время такая мера была совершенно недопустима, святой орден, исповедующий девиз «Ora et labora!»
124, в те времена сам по себе служил гарантией добропорядочности и христианского смирения, а до появления инквизиции оставалось еще триста лет. Оставалось только одно – отпустить.
На несколько минут в зале воцарилась полная тишина. Теофилакт медлил с решением, монах ему был неприятен, тем более что, благодаря возникшей паузе, спустя какое-то время брат Хатто все-таки начал демонстрировать некоторые признаки беспокойства. Своим молчанием Теофилакт лишил монаха хладнокровия более, чем своими вопросами, и если поначалу возникшая тишина была следствием отсутствия решения у главы милиции, то теперь Теофилакт держал паузу намеренно.
Тишину внезапно нарушил скрип тяжелой входной двери. Теофилакт вздрогнул и выругался, готовясь дать суровую отповедь слугам, нарушившим его приказ никого не пускать в подвал во время допроса. Однако слуги оказались ни при чем. По каменной лестнице, в подвал, нарочито тяжелой поступью командора, вошел Альберих, граф Камерино.
– Приветствую тебя, благородный Теофилакт. И нижайше прошу прощения, что вторгаюсь в твои дела без спроса и приглашения.
