– Только папа, – закончил за него Теофилакт.
Альберих согласно кивнул. Еще одну вещь он хотел сказать Теофилакту, но не решался. Отчаянный головорез, ничуть не считающийся ни с какими принципами, он свято соблюдал одну, придуманную самим для себя заповедь, впрочем, весьма распространенную в мужском братстве – не говорить друзьям об их личных бедах, даже если друг густо обрастает рогами. В какой-то момент камеринец собрался с силами и:
– Еще об одном хотел тебе сказать, мой друг, – начал Альберих, но запнулся.
– О чем?
Но тот уже передумал.
– О нахождении у тебя Хатто не должен знать никто….. даже твоя жена. Ты понимаешь, – вдохновенно продолжил он, обрадовавшись тому, что нашел выход из щекотливого положения, – что в твоей тюрьме будет находиться, возможно, залог нашего будущего триумфа.
Теофилакт вынужденно согласился. Альберих громко выдохнул, повернулся к нему спиной и подошел к бутылкам с вином.
– Очевидно, Хатто пометил одну из бутылок заранее, – заметил Теофилакт. Альберих ничего не ответил, а поднес полную бутыль ко рту:
– Если со мной что-либо случится, ты знаешь что делать, – с кривой улыбкой сказал Альберих и выпил добрую половину. Утершись рукой и сочно отрыгнув, он зло продолжил:
– Формозианцы и сполетцы думают, что они будут выбирать нового папу. Глупцы! На сей раз папу будем выбирать мы!
Эпизод 26.
1651-й год с даты основания Рима, 12-й год правления базилевса Льва Мудрого, 6-й год правления франкского императора Ламберта (январь 898 года от Рождества Христова)
Меж тем события начали развиваться стремительно. Сполетская партия не собиралась тратить ни минуты времени впустую, стремясь воплотить свое сиюминутное преимущество в инициативе в полноценный стратегический успех, венцом которого стало бы воцарение Сергия на троне Святого Петра. Наступление сполетцы вели одновременно по трем направлениям, у каждого из которых был свой вдохновитель и куратор. Сергий усердно окучивал своих собратьев по служению Господу, Агельтруда вела ежедневные переговоры с римской знатью, кнутом и пряником склоняя на свою сторону знаменитые фамилии. И, наконец, Адальберт с его поистине бездонным кошельком задабривал все слои римского плебса, в результате чего очень скоро в римских тавернах и притонах вместо испуганного пересказывания другу другу разных страшилок про суд над Формозом и небесную кару, справедливо постигшую всех зачинщиков судилища, вдруг начали раздаваться пьяные здравицы за благопристойного и смиренного отца Сергия, самого достойного кандидата на пост римского понтифика.
Не меньшего успеха добился и сам Сергий. Впрочем, его задача значительно облегчалась отсутствием множества сторонников Формоза, уехавших из Рима в канун рождественских праздников и до сей поры не осведомленных о трагической кончине папы Теодора. В итоге в Риме наблюдался отчетливый перевес сергианцев, так что в скором времени Сергий и Агельтруда окончательно уверились в своем преимуществе в священнической сфере при грядущем голосовании по выбору папы.
Но оставалась еще своевольная и корыстолюбивая римская знать. Сполетцы для окончательного перехода своей возможной победы из категории высокой вероятности в категорию неизбежности во чтобы то ни стало стремились заполучить преимущество и здесь. Как бы ни было неприятно Агельтруде византийское семейство Теофилактов, очень скоро она убедилась, что путь к победе лежит через их согласие. В итоге Агельтруда вынуждена была, при всей своей нелюбви к Теодоре, надеть на себя милейшую маску дружеского расположения и посетить дом Теофилактов в аккурат на следующий день после памятного допроса Теофилактом монаха Хатто.
Агельтруда пребывала в прескверном расположении духа. Ей донесли, что злополучный монах внезапно исчез из Рима и до сей поры не появился в окрестностях монастыря Монте-Кассино, в результате чего все хитроумные ловушки, расставленные для него герцогиней, оказались пустой затеей. Хорошо, если этого чертового монаха постигла какая-нибудь внезапная смерть в результате загула, встречи с лихими людьми, или же банальной болезни. Однако Агельтруда понимала, что рассчитывать на это глупо и пока она не получит явного свидетельства смерти монаха, ночи ее будут обречены на бессонницу. Монах оказался слишком хитер и наверняка, после выполнения своей деликатной миссии, затаился, справедливо опасаясь за свою жизнь, и, возможно, к стоимости своих услуг теперь намеревается присовокупить все свои моральные издержки. Что, если он в отчаянии поспешит открыть секрет смерти папы Теодора кому-то из правителей Рима? Агельтруда холодела от одной такой мысли и принималась с еще большим рвением за скорейшую организацию папских выборов. Если папой станет ее человек, то даже объявившийся со своими разоблачениями монах ей уже не будет страшен.
Теофилакты встретили герцогиню также с разным настроением. Теодора, которую в последние дни не раз и не два словом и делом умасливал граф Адальберт, приезд герцогини рассматривала как окончательное закрепление союза в преддверии выборов папы. Она горячо поддерживала кандидатуру Сергия на апостольский трон, продолжая сохранять свою верность сполетскому лагерю. Однако ее муж, глава римской милиции Теофилакт, медовые речи герцогини воспринял довольно прохладно. Честолюбие у незаурядного воина и администратора било через край, он не без оснований считал, что давно заслужил право к статусу уважаемого гражданина Рима присовокупить благородный титул. Об этом он без лишней дипломатии сказал герцогине прямо в лицо. Однако Агельтруда этот выпад хладнокровно парировала:
– Дорогой мессер Теофилакт, считаю, что каждый ваш шаг император Италии и герцогство Сполетское щедро оплачивают назначением на высшие гражданские посты Великого Рима и достойными бенефициями!
Иными словами, Теофилакту за поддержку кандидатуры Сергия была обещана очередная рента за труды и, возможно, присоединение к списку его городских обязанностей еще парочки, быть может, весьма обременительных функций. Агельтруда, казалось, уже принципиально была настроена против допуска греков в круг равных себе. Теофилакт был настолько разочарован разговором с Агельтрудой, что даже увещевания его супруги не повлияли на его решение. Вечером того же дня он отправился на поиски Альбериха, собираясь предложить ему извлечь пред высокомерные очи Агельтруды весомый козырь в лице бенедиктинского монаха Хатто.
После долгих и нудных поисков он нашел Альбериха в одном из многочисленных притонов, раскинувшихся в Трастевере, на правом берегу Тибра. Появление высокого городского чиновника спугнуло тучу продажных девок и нечистых на руку дельцов возле дома, на который слуги Альбериха указали Теофилакту, как на вероятное место нахождения своего хозяина.
Теофилакт застиг Альбериха, когда тот был на полпути в сладостное забытье. Рядом с ним играли в кости и совершали аналогичные жертвоприношения Бахусу трое его друзей, которых Теофилакт встречал и раньше, на пирушках своего друга. Альберих, при виде Теофилакта, проявил искренний восторг:
– Приветствую тебя, мой друг! Надеюсь, ты здесь не по долгу службы и не откажешься пропустить со мной пару кубков вина из погребов нашего сладкого, как мед, графа Адальберта. Рекомендую тебе моих друзей, которые при случае, уверен, не задумываясь положат за жизнь мою свои жизни, ну и я не замедлю ответить им тем же, случись обратная ситуация! Вот так!
