Теофилакт же, оставшись в одиночестве, шептал:
– Дозволь мне Господи сохранить мои силы в ближайшие дни. Я хочу знать, увериться и, если будет на то воля твоя, страшно отомстить!
Эпизод 27.
1651-й год с даты основания Рима, 12-й год правления базилевса Льва Мудрого, 6-й год правления франкского императора Ламберта (19-20 января 898 года от Рождества Христова)
Спустя три дня, накануне выборов папы римского, глава городской милиции Теофилакт, закончив ранний аристон, тепло попрощался с женой, отправляясь на очередной трудовой день, в котором ему предстояло провести все необходимые мероприятия по обеспечению порядка во время завтрашнего голосования. По всему выходило, что домой Теофилакт вернется за полночь, Теодоре же надлежало остаться при домашнем хозяйстве в трепетном ожидании грядущего обретения титула графини Тускуланской.
Через час после отъезда Теофилакта, ворота греческого дома вновь распахнулись, впуская в себя блестящий паланкин тосканского маркграфа Адальберта. Справедливости ради скажем, что приезд тосканского сеньора не вызвал в прекрасной Теодоре серьезного прилива каких-то романтических чувств – она задолго до этого сделала в отношении Адальберта все необходимые, исчерпывающие выводы, но не желала рвать с ним из-за боязни разрушить так кропотливо сплетаемую вязь карьерной веревочной лестницы.
Начало визита графа было обставлено всеми необходимыми церемониями – мажордом Теофилактов представил гостя, хозяйка и гость певуче продекларировали все свое удовольствие от лицезрения друг друга, после чего слуги были отосланы прочь, и Адальберт с Теодорой остались наедине в гостевой зале.
Несколько минут прошли в полной тишине, любовники желали убедиться в своем совершенном одиночестве в этой гостиной. Был только слышен треск поленьев, погибающих в огнедышащей пасти камина. Теодора с любопытством изучала состояние своих ногтей на руке, тогда как тосканский граф, понемногу освоившись в чужой для него обстановке, поглядывал на гречанку со все возрастающей плотоядностью. Нагуляв должный аппетит, Адальберт ринулся на штурм и поспешил заключить Теодору в свои объятия. По сравнению с его не менее очаровательной, но весьма чопорной женой Бертой, Теодора открыла для графа поистине новые горизонты любовных отношений, всякий раз удивляя его сюрпризами амурного свойства. В результате Адальберт уже давно не удостаивал вниманием свою законную супругу, считая дни до нового свидания с Теодорой и гадая, чем на сей раз он будет приятно удивлен. Та же, еще раз повторимся, была куда более сдержанной в своих отношениях. Вот и сейчас, когда граф поспешил прильнуть к ее теплым, пахнущим восточными маслами коленям, Теодора мягко и аккуратно убрала свои ноги прочь и поспешила придать свиданию деловую нотку:
– Ах, мой милый друг, вы так нетерпеливы в своих желаниях. Я же хочу поскорее узнать, все ли готово к завтрашнему дню?
– О, звезда моя, не извольте беспокоиться. После того как вы уверили нас, что ваш супруг готов поддержать Сергия, нет ровным счетом никаких поводов для сомнений. Церковный клир целиком за Сергия, городской патрициат, благодаря вашим стараниям, теперь тоже, плебс, как меня уверяют мои соглядатаи и казначеи, спит и видит на троне святого Петра нашего сполетского пресвитера, который к тому же на днях пообещал сразу после воцарения восстановить Латеранскую базилику!
– Каково же вам будет, мой милый друг, в следующий раз одаривать своими ласками не рядовую горожанку Рима, но знатную графиню?
– Вы давно не графиня, но королева моего сердца, Теодора! И завтрашний день в этом свете для меня ровным счетом ничего не изменит, – и граф начал осыпать жаркими поцелуями лицо Теодоры, а руки его проявляли при этом все большую смелость и настойчивость.
Наконец Теодора поддалась и страсть охватила обоих любовников. Разговор прекратился и теперь помимо треска камина, продолжавшего деловито расправляться с поленьями, было слышно лишь сладострастное дыхание графа, который, начав с губ Теодоры, затем своими поцелуями стал спускаться все ниже и ниже и, наконец, добрался до области, нечасто посещаемой солнцем и ветром. Одеяния же любовников меж тем спали окончательно.
Трррррах! Треск грубо отворяемой, а, точнее, вышибаемой двери, ведущей в сад, был внезапен и тем ужасен до невероятности. Застигнутые врасплох вскрикнули сколь испуганно, столь и дружно. На пороге, со страшным, остекленевшим взором Аввадона
125 и гладиусом
126 в руке стоял Теофилакт.
Теодора снова вскрикнула. Адальберт зайцем заметался по зале. Теофилакт вошел в гостиную.
– Читай отходную, мерзавец! – крикнул он, приближаясь к Адальберту.
Адальберт без толку теребил медную ручку входной двери, которая была предусмотрительно заперта ими же несколько минут назад. Блистательный щеголь и ловелас уже начал было скулить, как придавленный палкой щенок, когда вдруг ему пришла в голову спасительная мысль. Граф схватил деревянный табурет и швырнул его в расписной витраж, красочно изображавший, что характерно, грех прелюбодеяния. Окно вдребезги рассыпалось, Адальберт сиганул тут же в спасительную расщелину, Теофилакт последовал за ним.
– Поймать его! В нашем доме вор! Смерть ему! – кричал Теофилакт, привлекая внимание своих слуг.
Первым делом Адальберт прыгнул в носилки, однако, видя нерасторопность своих растерявшихся слуг и бежавшую к нему со всех сторон челядь Теофилакта, стремительно вскочил на неоседланную лошадь, кем-то отвязанную и до сего момента с любопытством изучавшую двор. Миг, и тосканский маркиз, необремененный большим количеством одежды на себе, выскочил со двора.
– Схватить, схватить всех слуг этого мерзавца! Смерть им! – гремел Теофилакт.
Греческий двор исправно выполнил приказ своего хозяина. Несколько мгновений, и все слуги тосканского графа лежали на земле, истекая кровью от страшных ударов пиками и кистенями.
Теофилакт, видя, что главная добыча ускользнула, повернулся к дому и медленно пошел к его входу. Там, в глубине залы, дрожа от страха и грядущего наказания, ждала его Теодора. Но даже в эту минуту острый ум этой женщины подсказал ей спасительную идею, она вызвала кормилицу и верная Ксения устремилась за хозяйской дочкой.
Забившись в угол дивана, беспомощно закрывшись простыней, Теодора с расширенными от ужаса глазами следила за приближающимся Теофилактом и мысленно читала молитву. Теофилакт шел на нее с гладиусом в руке, но в этот момент к нему бросилась маленькая Мароция и тонко заголосила:
– Папа! Папенька! Не бей маму!
Теофилакт мрачно отстранил девочку, спрятал гладиус в ножны, и, подойдя к жене, не говоря ни слова, ударил Теодору наотмашь по лицу. Та вскрикнула и, скорчившись на диване, закрыла лицо руками. Теофилакт нанес еще удар, и еще. Все это время его хватала за руки Мароция, умоляя прекратить.
