В душе Беренгария зазвучала бравурная музыка.
– Я очень рад, мессер Альберих, что герцогство, простите, маркграфство Сполетское получает столь мудрого и сильного правителя. Особую хвалу воздаю Господу нашему за то, что интересы Сполето и Фриуля спустя столько лет войны снова текут в одном русле.
– Да благословит Господь этот союз, и да сохранится он навеки стараниями нашими и потомков наших! Прошу вас, мой король, выступить незамедлительно.
– Признаюсь, мои воины в последнее время и так уже едят и спят в седле! Господь наш дал мне повеление свыше оторвать их от хозяйственных и семейных дел, дабы послужили они во славу Италии!
– Отлично! Хвала вам, государь!
– И мы поступим так, как вы предлагаете. Но у вас, верно, есть особая причина торопить?
– О да, мой король! Как только весть о смерти последнего Гвидонида и пострижении матушки Агельтруды достигнет прелестных ушек нашей лотарингско-тосканской Берты, она не замедлит отправиться в Павию вызволять своего незадачливого муженька. Далее возможны любые варианты, вплоть до требования от местного епископа королевской коронации Адальберта.
Беренгарий переменился в лице, и лихорадка нетерпения очень быстро достигла самых удаленных пределов его тела.
– Тогда в путь, мессер Альберих. Да укрепит Господь наши силы, да придаст моим коням быстроты, да сдержит напор и дерзость нашим ворогам!
Эпизод 35.
1652-й год с даты основания Рима, 13-й год правления базилевса Льва Мудрого, 3-й год правления франкского императора Арнульфа (26 ноября – 02 декабря 898 года от Рождества Христова)
Беренгарий нисколько не лукавил, когда говорил, что его войско готово выступить незамедлительно. Сразу после известия о смерти Ламберта, Беренгарий мобилизовал своих вассалов, справедливо предчувствуя развертывание борьбы за опустевший трон, но еще совершенно не понимая, какие именно действия ему следует предпринять, чтобы самому, вперед всех, не свариться в бурлящем котле итальянских междоусобных интриг. Появление же Альбериха и его присяга на верность, принесенная на следующий день после разговора с Беренгарием, внесли в разрозненные планы маркграфа Фриульского долгожданную ясность и стройность. Сразу после присяги, войско Беренгария, вместе со свитой Альбериха, выступило из Фриуля, рассылая во все концы маркграфства, и в первую очередь в Верону и Аквилею, указы Беренгария своим вассалам немедленно присоединиться.
Спустя неделю, 26 ноября 898 года, войско Беренгария, составлявшее уже тысячу копий, достигло стен столицы лангобардских и итальянских правителей. В месте впадения реки Тичино в По, всего в шести милях от Павии, Беренгария встретил пятисотенный отряд его давнего союзника, епископа Амолона из Турина, того самого, который столь гневно обличал в страшных грехах участников Трупного синода во время собора в Равенне. Все шло как нельзя лучше, и Беренгарий с Альберихом беспрестанно молились только о том, чтобы Берта Тосканская не оказалась в Павии раньше них.
Вздох облегчения и громогласные восхваления Господу исторглись из их глоток, когда они увидели опускающиеся перед ними подъемные ворота крепости. Павия встречала своего короля с той радостью, с какой мы встречаем погожий солнечный день посреди многих признаков давно наступившей осени.
Увы, тогдашняя столица Италии уже вступала в период своего заката. Немногим италийским городам доводилось с такой же завидной регулярностью оказываться на судьбоносных перекрестках Истории, как выпало этому, в принципе небольшому, городу. Впереди еще предстояло немало славных событий, свидетелем которых станет Павия, она увидит еще и коронации германских императоров, и долгую войну со все меньшими шансами на победу с соседним Миланом, и, наконец, пленение у своих стен короля Франции. Но все это она будет лицезреть, уже вернувшись в ранг заурядных итальянских городов, тогда как сейчас она распахивала свои двери будучи уже на протяжении трехсот с лишним лет столицей Лангобардского, а затем Итальянского королевства, повидав в покоях своего дворца главных героев европейского раннего Средневековья, начиная от Теодориха и заканчивая Карлом Великим.
Делегацию города, встречающую короля и его войско, возглавлял престарелый и славный своей изворотливостью Сигифред, префект Павии и так называемый граф дворца. После необходимого церемониала, где Беренгарий удостоился целого ушата славословий, в числе которых были сравнения его с Феодосием и Юстинианом, гости и префектура отправились на торжественное богослужение в знаменитую базилику Святого Петра в Золотом Небе
145, где находилась усыпальница лангобардских королей. Альберих встретил приглашение к мессе вздохом обреченного. За время их короткого путешествия с Беренгарием Альберих успел убедиться в исключительной религиозности короля, который не оставил без своего внимания ни одной, даже самой захудалой, церквушки по дороге из Фриуля в Павию, считая своим святым долгом отслушать мессу тамошнего священника, за которую последний непременно получал от короля щедрые дары. Альберих же все часы молитв проводил как на иголках, нетерпеливо ожидая, когда король умерит свое рвение христианина, а в это время издевательское воображение рисовало ему лицо Берты Тосканской, с горящими глазами и раздувающимися ноздрями пришпоривающей своих лошадей в направлении Павии.
Сейчас же, пока шла служба, Альберих с рассеянным взглядом обводил покрытые сусальным золотом апсиду и балки перекрытий базилики, за которые базилика и получила свое столь странное название, и грешным образом думал, на какую бы сумму потянуло это богатство, доведись его собрать со святых стен. В своих подсчетах он унесся так далеко, что даже не последовал за королем, возжелавшим после мессы прикоснуться к захороненным здесь же останкам святого Августина.
Наконец, король и его свита исполнили свой долг и, едва разместившись во дворце лангобардских правителей, Беренгарий приказал префекту доставить пред его грозные очи Адальберта Второго, маркграфа Тосканского.
Менее двух месяцев прошло со времен пленения Адальберта. Преувеличением будет сказать, что его держали на хлебе и воде, стража и сам префект обращались к нему с исключительным почтением, прекрасно зная, как переменчива порой бывает фортуна для сильных мира сего. И все-таки Альберих и Беренгарий нашли Адальберта немало изменившимся. Вся напыщенность и жеманность, все его небрежно-изысканные манеры, которые были свойственны графу ранее и с которыми его приняли бы за своего даже в век галантности, все это безвозвратно исчезло в тот момент, когда Альберих чуть ли не за шиворот вытаскивал Адальберта из стога сена в деревенском свином хлеву.
Беренгарий встретил Адальберта подчеркнуто радушно. Обняв его и заставив того (Альберих состроил страдальческую гримасу) прочитать вместе с ним благодарственную молитву, он усадил графа за стол и произнес тост за его здоровье и процветание Тосканы. Адальберт спокойно принял славословия короля, поминутно и с опаской поглядывая на угрюмо молчавшего Альбериха.
