Дверь в комнату Теодоры вновь распахнулась. На этот раз это был ее слуга Климент, который так же, как еще десять человек из ее двора, заменили собой служек почтенного пресвитера Ландона. Сам Ландон, между тем, на время отсутствия Теодоры был с почетом и возможно допустимыми удобствами размещен в помещениях Башни Ангела.
— Все готово, моя госпожа! Мессер Альберих ждет вас!
Спустя минуту Теодора с дочерью спустились по лестнице и вышли на площадь перед воротами. На площади строем стояли пешие и конные войска Альбериха. Верный Климент поднял Мароцию и усадил на круп своей лошади впереди себя. К Теодоре подвели коня.
— Клянусь Венерой, сама папесса Иоанна Английская позавидовала бы тому, как подошло вам одеяние пресвитера, дорогая Теодора! — воскликнул Альберих.
Теодора одарила его лучистой улыбкой. Садясь на лошадь, она на мгновение задержала взгляд на каменной мостовой площади. В пяти метрах от нее лежал с перерезанным горлом бездыханный Гандульф, удивленно таращась в звездное небо Рима. Криво ухмыльнувшись, она сказала своим слугам, указывая на труп:
— Свою награду за эту ночь вы найдете у этого молодца за поясом.
Сполетское войско начало свое продвижение по Риму. Согласно плану, ему предстояло в бодром темпе двигаться на север вдоль левого берега Тибра. При этом коннице на подступах к Замку Святого Ангела надлежало разделиться на две колонны — меньшая, в количестве сотни всадников, которую возглавлял сам Альберих, должна была достичь замка через мост Элия, большей, насчитывающей две сотни всадников под верховенством Максима, приказано было устремиться к городу Льва, перейдя мост Цестия и пройдя через ворота Септимия. Если, паче чаяния, будут открыты саксонские ворота Города Льва, этому отряду надлежало именно здесь прорываться к папской резиденции. В этом случае задача заговорщиков значительно облегчалась бы, но всерьез на подобное легкомыслие сенаторов навряд ли приходилось рассчитывать. Поэтому Максим со своими людьми настраивался на то, чтобы продвигаться далее, вдоль правого берега, к основным воротам Леонины. Ланциариям же, которыми руководил Марк, надлежало тем временем захватить все здания городского муниципалитета на Капитолии и с оставшимися силами прийти как можно скорее на подмогу к малому конному отряду сполетцев. Теодора, несмотря на возражения Альбериха, решила присоединиться к его дружине, которой в этой операции надлежало исполнить роль загонщика.
Эпизод 19. 1657-й год с даты основания Рима, 18-й год правления базилевса Льва Мудрого, 3-й год правления императора Запада Людовика Прованского (03 января 904 года от Рождества Христова)
Тем временем Теофилакт и его люди расположились в полной готовности, всякий на своем боевому посту, в ожидании грядущего нападения. Теофилакт и Сергий не сомневались, что их враги из числа римских сенаторов непременно воспользуются уменьшением количества защитников крепости, чтобы попытаться штурмом овладеть ею, благо в подписании перемирия римский Сенат никоим образом не участвовал и был свободен от всех обязательств перед Теофилактом. Чтобы быть до конца объективным, необходимо сразу заметить, что Теофилакт и его сообщники ничем не отличались в своем вероломстве от Сената, и вошедший в Рим Альберих аналогично не испытывал никаких сковывающих его действия обстоятельств ни перед сенаторами, ни перед самим папой. Как ни парадоксально, но присутствие в Риме Адальберта Тосканского являлось до поры до времени гарантом мира в городе, с его уходом противоборствующие стороны начали спешно готовиться к решающей схватке.
Теофилакт и его люди сильно рисковали предыдущей ночью, когда сотня их солдат оставалась перед лицом противника, чуть ли не вдесятеро превосходящего их, и не было оснований надеяться, что Альберих успеет прийти к ним на помощь. Однако мятежные сенаторы, консультируемые и негласно поддерживаемые папой Христофором, не рискнули той ночью напасть на них, опасаясь, что Адальберт или, хуже того, Кресченций, узнав о боях в Риме, успеют оперативно вернуться в город. Получив следующим днем известия от своих лазутчиков, что Адальберт и Кресченций успели достичь на своем пути Чивита-Кастеллано, папа Христофор и Сенат решили, что, наконец, настал момент для установления в Риме единой власти.
Темнота, свойственная декабрьским бесснежным ночам в Риме, опустилась плотным облаком на городские улицы. Теофилакт приказал погасить все факелы, чтобы глаза его воинов побыстрее привыкли к темноте. Огонь горел только в комнатах Сергия и Ландона, где священники, не переставая, молились за успех сегодняшнего предприятия. Сам Теофилакт беспрестанно обходил стены замка, пиная ногами своих людей, дабы никто из них не заснул себе и прочим на погибель. Особое внимание было обращено на стены Города Льва, которые примыкали к крепостным стенам Замка Ангела, слегка уступая последним по высоте. Консул Рима очень сокрушался по поводу того, что в крепости практически иссякли запасы греческого огня, неоднократно выручавшие осажденных. Все разговоры были запрещены, защитники крепости напрягали свой слух, нервно реагируя на треск деревьев, плеск потревоженной рыбой воды, на появление возле крепости бродячих собак и, особенно, на тревожные тени городских грабителей, временами возникающие и пропадающие в римских закоулках. Так прошло несколько часов.
В тот момент, когда Теофилакт уже подумал, что, видно, обойдется и на этот раз и все получится само собой и как нельзя лучше, что Альберих и его люди без особых помех захватят город, его чуткое ухо уловило движение внутри стен города Льва и приглушенный лязг открывающихся ворот папской крепости. Легкий шум нарастал и определенно приближался. Теофилакт быстро перешел на противоположную сторону крепостной стены и здесь, со стороны моста Элия, также уловил несомненное приближение к крепости людей — слабое бряцание оружие, стук грубой обуви о камни дороги, шелест шептавшихся между собой людей. Граф Тусколо приказал нескольким лучникам зажечь стрелы и пустить их в стороны предполагаемого движения.
Стрелы со свистом взмыли вверх и на мгновение осветили приближающуюся к крепости толпу пеших людей, предательски заблестело на воинах железо их шлемов и оружия. Теофилакт успел увидеть, что нападающие несут длинные лестницы и катят таран, колеса которого были, видимо, обернуты чем-то мягким, чтобы не вызывать излишнего шума. В то же мгновение, когда в небе Рима зажегся свет от горящих стрел, толпа нападающих издала звериный рык и кинулась к стенам. Защитники замка ответили сначала залпом стрел, затем выстрелами последних остатков греческого огня. Нападавшие отхлынули от крепости, однако, подстрекаемые своими вожаками, вновь бросились вперед. Лучники сенатских войск, в свою очередь, начали запускать во двор замка горящие стрелы, и Теофилакту пришлось освободить от боя дюжину своих ланциариев, направив их на тушение то там, то сям возникающих пожаров.
К стенам крепости в мгновение ока были приставлены с десяток лестниц, по которым начали резво карабкаться палатины римского Сената. Все свои усилия немногочисленные защитники теперь бросили на то, чтобы отпихивать от стены вражеские лестницы, сопровождая каждое их падение в сторону от замка радостными криками, заглушая даже обреченные вопли тех, кому на этой лестнице не повезло находиться. Теофилакт уже не раз за время осады порадовался тому факту, что его враги не имели возможности атаковать башню осадными орудиями — непосредственное соседство замка с Городом Льва, и, как следствие, стесненность места не позволили в свое время Адальберту, а сейчас сторонникам сенатора Григория воспользоваться стенобитными баллистами, иначе судьба Теофилакта и его семьи была бы решена уже давно.
