— В Константинополе с вами не согласятся, — заметил Гуго.
— Великую скорбь испытываю я при виде такого разделения церквей, ведь все это не что иное, как дело рук человеческих, искушаемых главным Врагом мира людей. Всякий раз, когда поместная церковь ударяется в ересь, из-за чего начинаются войны и льется кровь, всякий раз я слышу над миром смех Антихриста!
Теологические споры Гуго были менее интересны, чем женский вопрос. Он поспешил остановить монаха.
— Говорят, у этой Теодоры есть дочь, мало чем уступающая своей матери, — сказал он, восстанавливая в памяти смазливый образ нахалки, посмевшей унизить его на пиру в Тоскане.
— Я тоже про это слышал, хотя мне и трудно поверить в распускаемые слухи о том, что она будто бы была любовницей покойного папы Сергия, да смилостивится над ним Господь, и уж тем более любовницей папы Анастасия, человека смиренного и кроткого, и наверняка пребывающего сейчас одесную Христа. Не сомневаюсь, что все это следствие работы злых языков, врагов наших, стремящихся опорочить Святую Христианскую Церковь посредством злонамеренного очернительства верховных иерархов ее. Так или иначе, но вы сами видите, мессер Гуго, что выдвижение женщин в политику не приводит к добру и должному для всех для нас смирению, ибо сильны у женщин устремления плоти и слишком слаб дух, чтобы им противостоять.
— Тут вы абсолютно правы, брат Одон. На своем суетном пути я уже встречал не раз коронованных гетер, в своих самых важных решениях руководствовавшихся, прежде всего, степенью удовлетворенности своих влагалищ.
Одон не смог сдержать улыбки, услышав такое признание от графа Арльского. Вот уже больше года прошло с тех пор, как умер Рудольф, первый король Верхней Бургундии. В виду того, что его сыну, Рудольфу Второму, тогда шел всего тринадцатый год, бразды правления королевством оказались в руках новоиспеченной вдовы, королевы Виллы. Гуго прекрасно знал королеву — она была из той породы женщин, которая в любом своем возрасте выше всяких забот и интересов в этом мире, ставит свой успех и внимание к себе со стороны мужчин. Королеве Вилле было уже под пятьдесят, и Гуго годился ей в сыновья, однако в расчетливом и циничном мозгу графа Арльского родилась комбинация, которая приводила бы его к управлению обоими бургундскими королевствами. Гуго незамедлительно помчался со своими соболезнованиями в Безонтион
61, где, посредством красноречия и молодецкого напора, легко сломил сопротивление активно молодящейся и с ненавистью носившей траур королевы. Верхнебургундский двор пришел в смятение, узнав о постыдной связи своей королевы с графом Арльским, и незамедлительно повел подковерную борьбу против беспринципного интригана. Но все было тщетно — королева и слушать не хотела никакие наветы на своего обожаемого Гуго, местный епископ безропотно обвенчал влюбленную пару при весьма малом стечении подданных, а сам Гуго в первый и, увы, далеко не последний раз, повел себя грубо и непочтительно с сыном своей супруги. Он хозяином расположился в королевских покоях, где каждую ночь его поджидала ненасытная Вилла, тогда как малолетнему Рудольфу с его свитой были отведены помещения в дальнем крыле королевского дворца, где он не мог слышать восторженные стоны своей глуповатой матери. Однако, все закончилось внезапно и печально. Для Гуго. По всей видимости, неутомимый любовник слегка перестарался, ибо в одно душное июньское утро королеву Виллу внезапно хватил удар и она умерла, не приходя в сознание, но с блаженной улыбкой на устах. А уже спустя сутки к Гуго явились недоброго вида бароны, предводительствуемые юным Рудольфом, и в грубой форме, со скрежетом мечей в ножнах, потребовали немедленного отъезда Гуго из пределов Верхнего королевства. Гуго повиновался, увозя с собой в Прованс обиду в душе и жгучее желание отомстить, тем более что до этого дня он никогда не испытывал столь серьезных поражений.
По приезде в Арль его ждал целый ворох писем от его матери, где Берта, кляня на чем свет стоит и Рим, и Теофилактов, и даже слепого Людовика, умоляла его вмешаться в итальянские дела, где все шло к коронации Беренгария. Императорский титул ускользал из рук Бургундии, а сам Людовик и слушать ничего не хотел о новом походе за Альпы, да к тому же весьма холодно встретил в своем дворце самого Гуго, будучи наслышан о похождениях последнего в Безонтионе. Таким образом, Гуго, погнавшись за вторым зайцем, почувствовал, что у него начинает вырываться и заяц, так успешно схваченный им ранее. Прикинув все возможные варианты, он решился на самостоятельное вторжение в Италию, дабы заявить о законных притязаниях Бургундии на императорскую корону, заявить о своих личных притязаниях, сколь иллюзорными они не были, да и просто с тем, чтобы выиграть время, столь драгоценное в тот век, с его стремительно меняющейся политической мизансценой.
— Насколько шатрандж, являясь при всей своей мудрености все же в первую голову развлечением и игрой, соответствует понятиям христианства о смиренности тела и духа? — спросил Гуго.
— Эта игра успокаивает мысли и приводит их в надлежащий порядок, она учит думать и оценивать жизненные события, происходящие вокруг нас, и предвидеть события, которым только надлежит произойти. Мой учитель, отец Бернон, считает шатрандж игрой полезной и несуетной, пусть и пришла она к нам от нечестивых сарацин, а к тем от народов далекой Индии. Этой игре много лет и ей с увлечением предавались многие философы и мыслители древнего времени.
— Но разве не боролась христианская Церковь с вероисповеданием и мыслями язычников Аргоса и Рима, разве не осуждала она мораль и быт наших предков до Христа, разве Священное Писание не единственно верный путь к спасению душ наших?
Монах почтительно склонился перед Гуго.
— Ваши слова в высшей степени мудры, мессер Гуго, и я славлю Небеса, даровавшие землям Бургундии столь мудрого правителя! Однако мысли, мораль и сама история наших предков есть неоценимый опыт человечества, которому, конечно, свойственно ошибаться, заблуждаться и упорствовать в своих грехах, но опыт сей мы обязаны, тем не менее, внимательно изучать, анализировать и оспаривать. Разве вы, будучи полководцем и возглавляя христианскую рать, не оцениваете сдержанным взглядом действия и оружие своих нечестивых врагов, дабы добиться достойной над ними победы? Ведь крайне неразумно вступать в бой, не изучив перед этим врага своего, не найдя пред тем его сильные и слабые стороны. Так должно поступать и в деле защиты Веры своей от соблазнов Искусителя и спасения души своей пред Господом.
— Мудрость и смирение в каждом вашем слове, брат Одон. Я благодарю вас за урок, преподанный вами, и постараюсь научиться играть в шатрандж не хуже вашего покровителя, Гильома Аквитанского
62!
— Я не сомневаюсь, что вам это удастся, мессер!
— Как, кстати, продвигается строительство вашего нового аббатства, на которое вам дал деньги герцог Аквитании?
