— Не медли, мой друг. И знай …. Я буду ждать тебя.
На прощание она подарила висконту шарф с вышитыми на нем переплетающимися инициалами их имен. Подарок не ахти какой, тем более, что Мароция, увы, не отличалась особой ловкостью рук. Тем не менее, для влюбленного Гвидо этот подарок был искуснее самых изысканных шедевров ювелира, и он бережно спрятал его у своего сердца.
Как только стих звук копыт тосканских скакунов за воротами Замка Ангела, Мароция распорядилась отрядить одного из своих доверенных лиц в трастеверинский квартал, а также разыскать на городских рынках какого-нибудь книжника-еврея для того, чтобы окончательно расшифровать манускрипт Агельтруды. Все это время она не решалась обратиться к тосканским иудеям, опасаясь, что в силу какой-нибудь нелепой случайности этот документ станет полностью известен посторонним. Приказ Мароции был исполнен молниеносно, и еще до наступления вечера она записала на свой пергамент все, что ей нашептал старенький, трясущий своими пыльными пейсами, подслеповатый книжный торговец. Соединив этот текст с текстом, который ей ранее надиктовали в Тоскане, она просияла, ее догадка относительно содержимого полностью подтвердилась, и оставалось только опасаться самой достоверности составленного рецепта.
Остаток дня она провела, закутавшись в плед из овечьей шерсти и сидя на открытой террасе верхнего яруса башни, любуясь развернутой перед ней панорамой старого Рима. До чего же удачно император Адриан в свое время выбрал место для своего мавзолея! И ведь не сказать, что башня поражает своими габаритами, однако и в наши дни она представляет собой, пожалуй, лучшую смотровую площадку Вечного города, с которой видны все основные достопримечательности Рима.
Город проживал свой очередной, ничем не примечательный день, никто не смел нарушить покой Мароции, однако ближе к вечеру герцогиня сама начала проявлять признаки нетерпения и время от времени прислушиваться к тому, что происходило вне стен ее замка. Очевидно, герцогиня Сполетская ждала гостей, а точнее подозревала их возможное появление. Она уже редко удостаивала своим взглядом старый Рим, часто и подолгу изучая примыкающие к замку ворота Города Льва и уже в тысячный раз скользя по надписи вот уже полвека украшающей их.
«Римлянин и франк, вы, лангобардские пилигримы, и все, кто взирает на это сооружение, воспойте его достойной песнью. Его торжественно принес в дар своему народу и городу, на вечное благо, великодушный папа Лев. В радостном единении с великим государем Лотарем воздвиг он это сооружение, и далеко несется слава его. Да приведет Всемогущий Бог в небесный град тех, кого связала любовью глубокая преданность. Его имя Civitas Leonina».
79
Когда красное ноябрьское солнце уже зашло за горизонт, под стенами башни раздался требовательный звук горна, кто-то спрашивал разрешения войти. Мароция сбросила полусонное оцепенение и поспешила навстречу гостям. Она догадывалась, кто это мог быть.
Мароция появилась на пороге башни как раз в тот момент, когда на узкую площадь двора торжественно внесли носилки с папскими вензелями. За ним следовал дамский паланкин, в незашторенном окне которого Мароция увидела сосредоточенное лицо своей матери. После Теодоры слуги несли еще одни носилки с гербами Болоньи.
Папа Иоанн первым ступил на грешную землю и уже готов был протянуть Мароции руку для поцелуя, как вдруг герцогиня вихрем пролетела мимо него, чем ошарашила Его Святейшество донельзя. Она подбежала к третьим носилкам, распахнула шторы и крикнула своим слугам:
— Под страхом смерти, никогда и ни при каких обстоятельствах, не пускать его сюда! Все слышали меня? А ты немедленно убирайся прочь или я прикажу спустить на тебя собак!
Папа и Теодора растерянно переглянулись. Обстоятельства складывались так, что Иоанну пришлось найти в себе силы пойти на уступки взъярившейся герцогине:
— Брат мой, прошу вас, ожидайте нас снаружи. Хозяйка дома сего вольна в своих действиях.
Петр, прошипев проклятия по адресу этой самой хозяйки, вынужден был покинуть двор. Только после этого Мароция, мгновенно вернувшись в свое обычное томное расположение духа, подошла к остальным гостям. Она повела их на открытую террасу, которую недавно покинула. Только там, объяснила она, можно говорить без опаски быть подслушанным. Папа и Теодора согласились с ее предложением.
Гостям были предоставлены горячее вино и фрукты. Слуги удалились, напоследок укрыв дорогих гостей теплыми пледами.
— Отсюда Рим виден даже лучше, чем с ватиканского холма, — заметила Теодора.
— И обороняться от врагов здесь намного проще, — ответил папа, — Город Льва поражает своей масштабностью, но и для защиты его требуется немалое войско, а в лихие дни обычно подле тебя остаются только самые верные.
— Восемь лет назад Город Льва был занят за считанные мгновения конницей Альбериха, тогда как эта башня выдержала полугодовую осаду сторонников папы Христофора, чему я и дочь моя живые свидетели.
— Охотно верю, сенатрисса. Было бы весьма разумно устроить подземный ход из папского дворца в эту башню. Это не будет сложно, так как расстояние между ними совсем незначительное, зато это послужило бы всем наследникам Святого Петра во спасение их жизней в годину смут, — сказал папа, в очередной раз обнаружив в себе задатки великолепного воина и стратега.
— Прекрасная идея. Однако для ее осуществления необходимо теперь будет просить разрешения у меня, мессер Тоссиньяно, — резко ответила дотоле молчавшая Мароция.
Возникла пауза. Иоанн с Теодорой перекинулись взглядом и Теодора осторожно произнесла:
— Дочь моя, вы разговариваете с преемником Святого Петра, главой христианского мира, епископом священного Рима, выбранного для этой миссии Господом и рабами его.
— Как несколько ранее и при этом весьма точно заметил мессер Тоссиньяно, хозяйка дома вольна в своих действиях, и в своих стенах я обращаюсь к гостям так, как они, на мой взгляд, заслуживают. В этих стенах вы мессер Тоссиньяно, ставший епископом Рима в обход правил Церкви и путем симонии добившийся большинства голосов безграмотного плебса и продажных клира и Сената.
Новая пауза, много длиннее предыдущей. При любых других обстоятельствах беседа бы эта давно закончилась и, вероятно, Мароцию наутро уже ждало бы наказание со стороны Церкви. Но сегодня папа и его любовница обязаны были искать компромисс.
— Ваши чувства понятны, дочь моя. Но мы пришли к вам сами и, прежде всего, просим вас забыть о прошлых обидах во исполнение предстоящих важных дел.
— «Обиды»? Можно ли назвать это обидой, когда вас в день свадьбы насилует брат любовника вашей матери, а сам любовник, будущее «святейшество», стоит рядом и, смеясь, читает вам наставления? Можно ли назвать обидой, когда по наущению и подстрекательству вашей собственной матери, ваш грязный муж избивает вас до полусмерти, а его друзья затем неделями насилуют вас так, как не имеют вконец опустившуюся шлюху из самой замшелой таверны? Обидой ли является то, что в течение долгих месяцев я, находясь в Лукке, постоянно держала возле себя кинжал и яд, так как каждый день, за каждым поворотом я опасалась встретить убийц, подосланных Бертой, ненавидящей меня из-за вас, матушка?
