Ноги Берты ослабели от приятной истомы, а высокий потолок дворца в ее глазах закружил веселую карусель. Разум уже почти не сопротивлялся нахлынувшей эйфории. Венчание состоится во время императорской коронации? Папа Иоанн хочет лично освятить их брак и исполнится обидой, если за него это сделает другой? Пожалуйста, и сидящий рядом Беренгарий целиком и полностью поддержал предложение папы, охотно кивая головой — это венчание поистине станет достойной концовкой императорской коронации. Папа любезно освобождает их от обязательств участвовать в походе против сарацин и только просит помочь финансами? Чудесно, чудесно, Верона и Тоскана помогут финансово и даже больше, чем обещали ранее!
Только оставшись наедине с собой, Берта смогла привести в порядок свое растрепанное радостной вестью сознание. Умная и осторожная графиня не могла поверить, что враждебный ей Рим так легко согласился на ее брак с Беренгарием. Такое могло произойти только в случае потери власти в Риме ее соперницей Теодорой, но шпионы, постоянно посылаемые в Рим, до последнего дня твердили ей об обратном. Возможно, эта мелкая бестия Мароция каким-то образом ловко разыграла свою карту отношений с ее собственным сыном Гвидо? Это выглядело более вероятным, спустя некоторое время Берта даже получила письмо от Мароции, где та сообщала о своих стараниях в Риме и намекала на возможную ответную поддержку в будущем. Тем не менее, все это до конца не развеивало сомнений графини и она решила оставаться начеку вплоть до того момента, пока Беренгарий не наденет на ее палец обручальное кольцо.
Спустя несколько дней последовало еще одно письмо из Рима, в котором папа сообщал о своем намерении сразу после Светлого Воскресения покончить с сарацинами в Сабине и Гарильяно. Берта при этой вести нахмурилась, вот оно то, чего она ожидала, сейчас понтифик объявит, что, в связи с военным походом, императорская коронация будет перенесена на осень, а то и на следующий год. Однако Иоанн Десятый вновь проявил чудеса покладистости и устами своего гонца пригласил Беренгария, Берту и их свиту прибыть в Рим как раз на пасхальную неделю, то есть не позднее двадцатых чисел марта, дабы совершить над ними то, что он так долго обещал. Понтифика при этом нисколько не смущало, что коронация пройдет в дни главного христианского праздника, в своем письме он, наоборот, подчеркивал, что значение императорской коронации в глазах народа только выиграет, если возложение короны пройдет в эти святые дни, при еще большем стечении гостей.
Веронский двор забурлил, словно весенняя горная речка. Берта заторопилась с отъездом домой, хотя ее и разрывали противоречивые чувства. С одной стороны, преступно было бы выпускать инициативу из своих рук и оставлять старого короля без своей опеки, с другой, ее по-прежнему настораживало столь благостное отношение Рима, она не переставала чувствовать какую-то готовящуюся против нее или ее будущего мужа западню. Она с трудом настояла, чтобы Беренгарий увеличил свое войско с трехсот до пятисот копий, а всего королевский кортеж в своей численности составил более тысячи человек. Скрепя сердце, Берта позволила Беренгарию прихватить с собой Анну, в душе своей твердо пообещав той суровую расправу сразу после того, как сама станет императрицей.
Перед самым отъездом Берта получила письмо из Бургундии от своего сына Гуго, в котором тот заверил ее об отсутствии воли и возможности у Людовика Слепого воспрепятствовать коронации Беренгария. Пользуясь своей властью и авторитетом, Гуго удалось убедить бургундских дворян не вмешиваться сейчас в итальянские дела и, очевидно, намекнуть последним о сохраняющемся у Бургундии праве наследования, которое теперь сосредотачивается отнюдь не в хилых и неудачливых руках слепого императора. В самом деле, Гуго Арльский, в силу складывающихся обстоятельств и вне зависимости от хода дальнейших событий, становился первым наследником и после Беренгария, в силу оформлявшегося в эти дни родства, и после Людовика Слепого, в результате давнего волеизъявления последнего. Ну и зачем тогда, скажите на милость, Бургундии хвататься за свой меч?
В начале марта королевская делегация живописной лентой потянулась из Вероны. Во Флоренции их радостно встретили тосканские и иврейские бароны, с удовольствием присоединившиеся к экспедиции, сулившей приятное и полезное. Тосканскую делегацию возглавлял висконт Гвидо, которого Беренгарий при встрече многообещающе назвал своим сыном, а иврейскую — сам маркграф Адальберт со своей очаровательной хохотушкой Ирменгардой. В итоге отряд, направлявшийся к Риму, вырос почти вдвое, но даже это не внесло успокоения в душу вдовой невесты. Подозрительный ум Берты ожидал увидеть неприятные сюрпризы на границе со Сполето, однако все прошло на удивление мирно. Несмотря на приглашения муниципалитетов и окрестных баронов, Берта отговорила Беренгария от размещения королевской свиты в Терни, опасаясь внезапного окружения и нападения. В итоге Беренгарию пришлось всем своим лагерем разместиться возле города и терпеть отсутствие достойного провианта и бытовых удобств. Впрочем, на последнее в то время мало кто обращал внимание, и сам король был из большинства.
Однако, похоже, что все страхи и подозрения красавицы Берты оказались напрасными. Двадцатого марта, в страстную среду, радостный клич вырвался из груди трех тысяч шествующих людей при виде появившихся на горизонте прославленных стен Великого Рима. Все воинство Беренгария опустилось на колени и дружными голосами пропело гимны во славу Господа, даровавшего им удачу в их походе. К вечеру того же дня Беренгарий разбил лагерь в виду города, на поле Нерона.
Беренгарий с Бертой не торопились ложиться спать, справедливо полагая, что хозяева города уже сегодня пожелают навестить их. Так и произошло. Когда уже начало темнеть, в королевский лагерь пожаловали Теофилакт, граф Тусколо, со своим старшим сыном, а также Петр Ченчи. Берта незамедлительно отметила про себя отсутствие Теодоры, обычно не пропускающей подобные встречи. Но сегодня гречанка, очевидно, решила остаться дома, не пожелав пройти через все вероятные муки унижений во время встречи с уверенно идущей к своему триумфу соперницей.
Беренгарий вежливо, но сухо встретил Теофилакта, помня о заслугах последнего в приглашении в Рим бургундского Людовика Слепого и в срыве равеннских переговоров с фактически плененным папой Сергием. Зато Петр был немедленно заключен в самые жаркие королевские объятия. После этого гости были представлены тосканской графине, которая удостоила их приему диаметрально противоположному королевскому. Таким образом, паритет чувств был соблюден, и виднейшие вельможи Италии мирно уселись за столом, на котором слуги соорудили нехитрый походный ужин.
— Его Святейшество папа Иоанн предлагает Вашему высочеству совершить обряд возложения короны Карла Великого на ваше достойное чело через четыре дня, в день Воскресения Господа нашего Иисуса Христа, — объявил Петр.
Беренгарий и Берта почтительно склонили головы в знак согласия. После этого в разговор вступил Теофилакт. Как консул и сенатор Рима, и вообще его негласный правитель, он повел речь с Беренгарием о размещении его людей. Берте пришлось смириться с требованием графа Тусколо оставить большую часть своего войска вне пределов города. В сам Рим, на склоны холма Пинчио, где ранее Лукулл располагал свои сады, согласно древним традициям дозволялось пропустить лишь свиту короля в количестве трехсот человек. Прочим же людям короля Рим обязался выплатить единовременную папскую ренту, а также снабдить продовольствием из римских хранилищ.
