Еще более сложными выдались переговоры Рима с князьями Южной Италии. Потомки лангобардских завоевателей, с недавнего времени вновь принявшие сюзеренитет Византии, вели подчеркнуто независимую политику и враждебно относились к соседям с севера и друг к другу по отдельности. Надо отметить, что именно в это время начала закладываться основа будущих отношений между жителями северной и южной части Апеннинского полуострова, чьи языковые, ментальные, бытовые различия сохранились до наших дней. Да, каждый из лангобардских князей время от времени вступал в борьбу с назойливыми сарацинами, при этом всякий раз предпочитая почему-то действовать в одиночку, и такая тактика по сию пору приносила их землям сплошное разорение, а африканцам — незапланированную прибыль и военный престиж. И Ландульф, герцог Беневента, и его старший брат Атенульф, сеньор Капуи, и Гваямар Второй, герцог Салерно, и Иоанн Второй Неаполитанский
91 — каждый из этих достойных монархов в былые годы пытался в одиночку истребить гарильянских сарацин и каждый раз это заканчивалось неудачей. Папе Иоанну стоило немалых трудов принудить местных строптивых князьков выступить единым фронтом против общего врага, и лишь спустя полтора месяца, во второй половине мая, он получил от них четкие гарантии своего участия в войне. К этой лиге вскоре присоединились бароны Гаэты и Мастал Фузулус, префект независимого Амальфи.
Дипломатический успех папы Иоанна, возможно, не был бы достигнут, если бы понтифик свои цветистые слова не подтверждал бы впечатляющими делами. Лига могла бы не состояться, если бы Иоанн, в союзе с Альберихом Сполетским, в мае не начал бы военные действия по уничтожению мелких африканских общин, обосновавшихся в Сабине. Римский отряд под предводительством самого папы, оставившего Вечный город на попечение консула Теофилакта, вышел из ворот города 20 мая и уже спустя сутки достиг Тибура, после чего понтифик отправил гонцов в Сполето. Альбериха долго уговаривать не пришлось, поход в Сабину папа провозгласил как акт возмездия пунийцам за нападение на сполетских баронов вблизи Фолиньо, в результате чего погиб римский сенатор Кресченций, ближайший друг Альбериха. Кроме того, для сполетского герцога предстоящая военная кампания была превосходным шансом пополнить свою казну, доведенную его не слишком умелым управлением до состояния крайней дистрофии.
Первым столкновением кампании стал бой возле Треви, где Альберих привычной для себя ураганной кавалерийской атакой разбил отряд сарацин, состоявший из пяти сотен человек. Урон был невелик, большинство пунийцев после боя нашло себе спасение в сабинских лесах, но Альберих и его люди были вполне довольны доставшимся им обозом. Победа при Треви позволила многим местным жителям вернуться в свои дома, и даже сам Кресченций-младший, на своей, ставшей знаменитой, мраморной лошади, наконец, преспокойно вступил в свой небольшой родовой замок после двухлетнего вынужденного пребывания в Риме. Девятилетний барон затем чуть ли не на коленях упрашивал Альбериха взять его в свое войско, горя желанием отомстить за смерть своего отца, и герцогу Сполетскому не без труда удалось убедить сына своего погибшего друга, что тому надлежит остаться дома, где от него будет явно больше пользы.
Едва опрокинутый враг смог собрать свои разрозненные силы, как он попал в засаду, устроенную ему папским войском возле Тибура. Папа лично принял участие в сражении, по окончании которого лишь мелким отрядам неприятеля удалось прорваться далее на юг, к своим сторонникам и единоверцам в Гарильяно. Решительные и победоносные действия понтифика, явно вернувшегося к своему истинному призванию в этой жизни, стали решающим доводом южноитальянским сеньорам для вступления в лигу.
Справедливости ради, необходимо сказать, что, как в любом крупном деле, не обошлось и без отступничества. Несмотря на клятву, данную им в Риме, маркграф Адальберт Иврейский ожидаемо отказался от участия в походе, подстрекаемый, очевидно, своей супругой Ирменгардой, чья мать теперь томилась в мантуанской тюрьме. Услышав эту весть, папа Иоанн довольно равнодушно пожал плечами — все это, сказал он, эмоционально и глупо, но раз так все получилось, то нет худа без добра, и значит теперь нет необходимости и ответственности у Рима помогать Иврее разгромить беспрестанно тревожащее север Италии и Прованс другое сарацинское гнездо во Фраксинете. Таким образом, из-за капризов Ирменгарды сарацинская крепость во Фраксинете благополучно просуществовала еще несколько десятков лет, прежде чем пала под ударами бургундских мечей.
В первых числах июня союзники встретились на границе папских владений, в Террачино, где, отстояв совместно мессу, проведенную понтификом, разработали план дальнейших действий. Папа первым делом потребовал немедленного подчинения собранного войска себе, как идейному вдохновителю похода. Честолюбивым герцогам пришлось повиноваться, тем более, что римский корпус оказался самым многочисленным среди прочих войск лиги и состоял из четырех тысяч человек, тогда как Неаполь выставил две тысячи, Беневент, Салерно и Капуя по тысяче человек, еще пятьсот человек выставил Альберих и примерно столько же составила самая разношерстная публика со всех провинций Апеннинского полуострова.
После военного совета христианские владыки рассредоточили свои силы вокруг холма Гарильяно, образовав своими войсками стальное полукольцо, имеющее разрыв возле устья одноименной реки и морского побережья. Африканцы в ответ выбрали тактику уклонения от крупных сражений с превосходящими их силами христиан и начали готовиться к долгой обороне. Частыми мелкими засадами они больно кусали медленно сжимающего свое кольцо врага и одновременно с этим отчаянно просили помощи своих собратьев с африканских берегов. Почти ежедневно к устью Гарильяно прибывали небольшие лодочки пунийцев, доставлявшие осажденным оружие и продовольствие и вывозившие обратно детей и награбленное ранее имущество.
А размеры этого имущества были весьма изрядны, ибо таили в себе военные трофеи, собранные на протяжении почти семи десятков лет. В середине прошлого века предки нынешних сарацин были призваны тогдашним базилевсом для расправы с бунтовщиками Апулии и Калабрии. Бунт был подавлен, но каратели предпочли остаться на плодородных итальянских берегах, вольготно разместившись на оживленных торговых путях из Рима в Неаполь и принявшись увлеченно грабить местное купечество и духовенство. Отдельные отряды африканцев доходили до самих римских предместий, и одно из таких нашествий привело в итоге к разграблению римских зданий на ватиканском холме и, как следствие, спешному возведению Города Льва. Еще более, чем Рим, пострадали монастыри Фарфы и Субиако, чье имущество было практически полностью вывезено хозяйственными пунийцами. Награбленные сокровища затем, как правило, продавались, а точнее перепродавались другим, не слишком щепетильным христианским правителям, в ту же самую Тоскану или в Неаполь, а также вывозились за море, в дар или на продажу эмирам Магриба
92. Дело шло бойко, и, тем не менее, накопленные грабежами богатства были так велики, что они горами лежали в амбарах гарильянского лагеря в момент, когда их бывшие хозяева вдруг загорелись желанием возвратить их себе.
