Искусство дружелюбия и умения соглашаться – одна простая черта, – это и есть фундамент любого удачного бизнеса.
Я еду на автомобили на окраину города, чтобы заправиться, проезжаю пять миль, хотя мог бы заправиться в двух кварталах от своего гаража. Почему? Потому что хозяин заправочной станции на окраине – художник, мастер своего дела и душа-человек – привлекательная личность. Он дружелюбен, умеет соглашаться с клиентами, и с ним приятно иметь дело. Я езжу туда не потому, что у него бензин дешевле, но потому, что каждая встреча с этим заправщиком не только вливает бензин в мой автомобиль, но также вливает оптимизм в мое сердце! Ради этого и лишние пять миль проехать не жаль.
Я покупаю обувь на 50-й улице и Бродвее в Нью-Йорке, и не потому, что хорошая обувь больше нигде не продается, а потому, что мне симпатичен мистер Кобб, продавец именно этого магазина «Королевский башмак». Он – привлекательная личность. Пока он приносит мне обувь на примерку и помогает ее примерять, то считает нужным беседовать со мной именно на те темы, которые мне близки и интересны.
Я храню деньги и веду свои дела с Национальным Банком Харримана на углу 44й улицы и 5й авеню, – и не потому, что там самые выгодные проценты (возле моей конторы тоже есть неплохие банки!), но по другой причине: служащие, кассиры, консультанты, и сам мистер Харриман, и все сотрудники банка, – все они вменили себе в обязанность держаться дружелюбно. Счет мой невелик, но меня в этом банке принимают как миллионера.
Я от всей души восхищаюсь Джоном Д. Рокфеллером-младшим, и не потому, что он – сын одного из богатейших людей в мире, а потому что он на глазах становится все более привлекательной личностью и овладел искусством дружелюбия.
В маленьком городке Ланкастере, в штате Пенсильвания, живет преуспевающий предприниматель М. Т. Карвин, ради встречи с которым я проехал бы сотни миль, и не потому что он богат, а потому что он дружелюбно ведет дела. Однако я нимало не сомневаюсь, что финансовый успех Карвина тесно связан с его благородным искусством дружелюбия, которое он в себе выработал.
Я ношу в кармане паркеровскую перьевую ручку, и моя жена и дети тоже пишут такими ручками, и это не потому, что марка престижная или нет других хороших марко, а потому, что Джордж С. Паркер произвел на меня впечатление привлекательной личности.
Моя жена выписывает «Дамский домашний журнал», и не потому, что нет женских журналов лучше, а потому, что к этому журналу нас несколько лет назад привлекло знакомство с Эдвардом Боком, его издателем, – он очень привлекательная личность.
О вы, неутомимые пилигримы, которые с боем берут каждый шаг к концу радуги! О вы, водоносы и дровосеки, остановитесь на минутку, прервите ваши тяжелые труды и послушайте урок от преуспевших людей, которые преуспели потому, что овладели искусством привлекать сердца! Вы можете добиться своего безжалостностью и воровством, вы можете приобрести больше богатств, чем нужно, пробивая себе дорогу хитростью и грубой силой, не щадя никого на своем пути, но рано или поздно вы достигнете в жизни такой точки, на которой ощутите муки совести и сожаления, и поймете, что ваша тугая мошна пуста.
Я никогда не думаю о власти и высоком положении и богатстве, которые были достигнуты грубой силой, без того, чтобы не ощутить в глубине души то чувство, которое выразил один человек, чье имя я не смею называть, когда стоял над могилой Наполеона
[47]:
Не так давно я стоял над могилой старины Наполеона – величественной раззолоченной гробницей, выстроенной так, что в ней впору покоиться божеству, – и смотрел на саркофаг из дивного и редкого мрамора, где наконец упокоились останки этого беспокойного человека. Я облокотился на ограду и задумался о карьере величайшего воина в современном мире. Я видел его при Тулоне. Я видел, как он прохаживался по набережной Сены, задумывая самоубийство. Я видел, как он усмирял толпу на парижских улицах. Я видел его во главе армии в Италии. Я видел, как он пересек Аркольский мост, держа в руке трехцветное знамя. Я видел его в Египте в тени пирамид. Я видел, как он завоевывал Альпы и как орлы Франции мешались с горными орлами. Я видел его при Маренго, при Ульме и при Аустерлице. Я видел его в России, когда снежная пехота и кавалерия вьюги развеяли его легионы, как ветер – осеннюю листву. Я видел его в Лейпциге, поверженным, видел, как сотни пушек изгнали его из Парижа, как его травили, словно дикого зверя, и гнали до самой Эльбы. Я видел, как он спасся и вновь завоевал империю силой своего гения. Я видел его на страшном поле Ватерлоо, когда случай и судьба сошлись, чтобы сломать удачу своего бывшего повелителя. И я видел его на острове Святой Елены, когда он стоял, скрестив руки на груди, и сумрачно созерцал сумрачное море. Я думал о вдовах и сиротах, которых он обездолил, о слезах, которые были пролиты во имя его славы, и о единственной женщине, когда-либо любившей его, вырванной из его сердца хладной рукой тщеславия. И я сказал себе, что скорее соглашусь быть французским крестьянином и носить деревянные башмаки, скорее соглашусь жить в лачуге, увитой диким виноградом, чьи ягоды поспевают под поцелуями осеннего солнца; да, скорее уж я буду этим бедным крестьянином, рядом с которым в сумерках сидит его жена и вяжет чулок, а дети играют у него на коленях; да, уж лучше быть простым фермером и кануть в безвестность, обратиться в безымянный прах, чем быть имперским воплощением грубой силы и убийства, известным под именем Наполеон Бонапарт.
На этой высокой ноте я заканчиваю наш урок и оставляю вас поразмыслить над прочитанным. Я нарочно завершил свой урок этой речью над могилой человека, который прокладывал путь к успеху мечом и умер жалкой смертью, став изгоем в глазах своих соратников и шрамом на теле цивилизации, и который остался в истории человечества как неудачник, потому что он… он не овладел искусством быть привлекательной личностью, он не умел и не научился искренне любить людей! Наполен не хотел и не умел подчинить свое самолюбие более высшей цели – благу людей.
