– П-простите, – выдавил из себя Элмерик, заикаясь, почти как Орсон. – Я не думал, что это может быть так важно.
– Это всё меняет! – Эллифлор поднялась из-за стола в полный рост, и бард поспешно отвёл глаза, хотя видел перед собой лишь красивую, но очень разъярённую женщину. – На чём ты играешь?
– Чаще всего на флейте.
– Выходит, слова в чарах ты не используешь, только мелодии?
– Мне пока и не нужны слова. – Элмерик сверлил взором доски под ногами. – Я не настолько хороший чаропевец – лишь учусь. Когда слова начнут подчиняться мне, буду играть на арфе. Леди, а вы что же, знакомы с чаропением?
Над ухом раздалось презрительное «пфе».
– Я ненавижу это твоё чаропение, если хочешь знать. Легкомысленное занятие и недостойное. Хотя… в нынешней ситуации это может оказаться весьма полезным.
– Так значит, чары всё-таки сочетаются? – Бард попытался было поднять голову, но Эллифлор хлопнула его по макушке одним из свитков; пришлось снова опустить глаза.
– Даже более чем. Удачное совпадение. Вот ведь повезло Каллахану, а! Небось, он там прыгает от счастья? – Радости в голосе призрака не слышалось вовсе, зато ядом сочилось почти каждое слово. – Да они с тебя должны пылинки сдувать, понимаешь? Хотя ты пока неогранённый алмаз. Тусклый, пыльный, непрозрачный. Но будешь развивать умения – и цены тебе не будет… Если, конечно, не зазнаешься раньше времени.
– Я не зазнаюсь.
Элмерик не знал, что и думать. Он перестал отличать искренность от иронии, а ещё чувствовал, что в словах леди Эллифлор слишком много горечи, – почти ощущал этот вкус.
– А за что вы так ненавидите чаропевцев, леди?
А вот это было ошибкой. Призрак взвилась, словно её окатили кипятком, с разгону влетела в книгу и оттуда пророкотала:
– Какая бестактность! А казалось, такой воспитанный юноша… О, как я ошибалась!
– Простите, леди! – проорал Элмерик прямо в книгу, но та захлопнулась у него перед носом, подняв клубы едкой пыли, от которой немедленно захотелось чихать.
– Уходите! – донеслось из-под обложки. – Отныне я не желаю вас видеть! Забудьте моё имя и что мы когда-либо встречались!
Всё это напоминало уличные трагедии, в которых актёры всегда играли нарочито ярко, выкрикивая каждую реплику. Элмерик поморщился.
– А как же чары? Подменыш? Что мне делать, леди Эллифлор?
Ответом ему было молчание.
– Болотные бесы! – в сердцах выругался бард и всё-таки чихнул.
Он едва удержался, чтобы не схватить книгу и не потрясти ею в воздухе. Остановился лишь потому, что боялся ещё больше всё испортить.
Толку от разговора с призраком оказалось… призрачно мало. Что ж – значит, придётся всё делать самому, полагаясь на скудные знания о чарах и, может быть, на семейное чутьё Лавернов, потомственных чаропевцев.
Жаль, что бард пока понятия не имел, с какой стороны подступиться к делу…
– Что, не везёт сегодня с бабами? – усмехнулся Джеримэйн, всё это время торчавший под дверью библиотеки.
Странно, но в его голосе слышалось больше сочувствия, чем издёвки.
– Отстань! – Бард прикрыл за собой дверь и прислонился спиной к бревенчатой стене: общение с призраком будто высосало из него все силы.
Слово «бабы», сказанное в отношении леди, его весьма покоробило, только вот Элмерику сейчас было не до выяснений.
А Джерри не унимался:
– Я всё слышал. И как наша шипастая роза велела тебе отвалить. И как леди Эллифлор орала. А твоя фиалка, между прочим, вообще под лестницей сидит и рыдает. Её-то ты чем обидел?
– Брендалин плачет? – вскинулся бард.
Джеримэйн, наверное, пожал бы плечами, как всегда. Но этого жеста Элмерик дожидаться не стал. Откуда только силы взялись? Только что он еле держался на ногах, но в следующий миг сорвался и бросился вниз по ступенькам, едва не покатившись кувырком. Уже внизу он чудом успел ухватиться за шаткие перила и лишь поэтому устоял. Сердце колотилось как бешеное. Неужели кто-то посмел обидеть Брендалин, пока его не было рядом? За собой Элмерик никакой вины не помнил, поэтому сперва собирался утешить девушку и лишь потом – потолковать с её обидчиком, кем бы он ни был.
Джерри не обманул: бард нашёл плакавшую Брендалин у чёрного входа под лестницей. Рыданий и всхлипов из укрытия не доносилось, но по дрожанию её плеч всё было ясно без слов. Девушка сидела обхватив колени, уткнувшись в них лицом, и комкала в руках шёлковый платок, насквозь промокший от слёз.
Когда Элмерик осторожно коснулся её волос, Брендалин вздрогнула, не поднимая головы.
– Это я, – поспешил уточнить бард. – Что случилось?
Как и многие мужчины, он совершенно не знал, как утешить плачущую женщину, и боялся сделать только хуже. К тому же Брендалин слыла девушкой рассудительной и мудрой – Элмерик был уверен, что та ни за что не стала бы реветь из-за пустяков.
– Тебя кто-то обидел? – Он присел на корточки, силясь заглянуть ей в лицо. – Только скажи, кто это, и я ему задам!
– Себе задай, – тихо, но довольно зло ответила Брендалин.
Теперь Элмерик вообще перестал что-либо понимать. Он поскрёб в затылке, опустился рядом на ступеньку и попытался приобнять Брендалин за плечи, но та ловко увернулась от объятий.
– Что я сделал не так? – упавшим голосом спросил Элмерик, мысленно готовясь со всем соглашаться, признавать вину и ругать себя последними словами, лишь бы его фиалковая леди снова улыбнулась.
– Он ещё спрашивает! – Девушка всё-таки подняла голову.
Даже в полумраке, царившем под лестницей, на её щеках были заметны мокрые дорожки от слёз, а заплаканные глаза светились праведным гневом. И даже в таком виде она была прекрасна.
– Но я не понимаю… – выдохнул Элмерик, невольно любуясь её красотой.
– Значит, ты бесчувственный и толстокожий. – Брендалин снова спрятала лицо в юбках.
– Это потому, что тебе не сразу поверили про Мартина? – Бард ослабил шнуровку на вороте своей рубашки. – Я не поддержал тебя? Или поддержал, но слишком поздно? И тебе пришлось оправдываться?..
– Ты верно заметил про недоверие. – Брендалин помедлила, будто решая, стоит ли продолжать. – Дело вообще не в Мартине. Я была готова к тому, что они не поверят. Но ты! Как ты мог утаить от меня свои способности, да ещё и такие важные?! Я думала, мы всё друг другу рассказываем. И всегда делилась своими успехами и неудачами с тем зельем. И вдруг выясняется, что ты от меня всё это время скрывал истинное зрение. Даже Джеримэйн знал, а я – нет! Выходит, он тебе теперь друг, а я, видимо, никто.
– Да нет же! – Элмерик взмахнул руками так рьяно, что чуть не свалился со ступеньки. – Джерри мне вовсе не друг! И я собирался сказать тебе, просто… я дал слово, понимаешь.
