И я дрожу в их руках, как картонка на ветру, цепляюсь чуть ли не ногтями… И отвечаю. И прижимаюсь. Сама! И плевать в данный момент, как это выглядит со стороны, и что мой имидж скромницы и самой незаметной студентки факультета сильно пострадает, если меня застукают обжимающейся сразу с двумя не самыми правильными парнями института…
Они заражают меня своим безумием, эти отчаянные парни!
И я не могу, просто не могу им противостоять!
16. Молодец, Элли. Мо-ло-дец.
- Котен, номер свой давай. И сколько пар у тебя сегодня?
Это первые слова после нашего поцелуя, который очень сильно напоминает прелюдию к жесткому сексу.
И как это я еще стою?
А, понятно, как.
Меня Рома по-прежнему держит за талию. И ладони его здоровенные очень даже круто лежат на животе, ненавязчиво так скользят по телу, подбираясь к груди, а брат его следит за этим пристально и пьяно, и у меня от одного его взгляда в глазах все темнеет и в животе все сжимается. Ох… Разбудили вы зверя, зверята…
- Не надо меня забирать, вы с ума сошли? - а это я в красках представила картину того, как меня братья забирают после института. И охренела. И в себя даже пришла. Немного. – Что обо мне подумают!
- Эй, Котен, ты нас стесняешься, что ли? – Ладони Ромы замирают как раз на груди. Потом медлят и все же ныряют в вырез проклятого платья. Охххх…
- Я не хочу, чтоб обо мне слухи ходили! Я здесь учусь вообще-то! И собираюсь учиться еще!
- Ну так в чем проблема? – пальцы находят соски сквозь тонкий лифчик пощипывают. Ох-ох…
- Не стройте из себя идиотов! – я злюсь, дергаюсь, пытаясь выпутаться из их лап.
Ромка не пускает, опять начинает целовать. Ему все эти игрушки на грани , похоже, очень нравятся, заводят. В любой момент может открыться дверь аудитории, может выйти преподавательница, да и в коридоре кто угодно появится… А ему от этого кайф.
А вот Дима серьезнее.
Он смотрит на меня внимательно. Кивает.
- Не хочешь, чтоб знали?
- Нет!
- Хорошо. – Он кивает. Все так же не улыбаясь. – Понимаю. Но ты же понимаешь, что ты - наша? Да?
Руки на груди замирают. А затем сковывают, словно запеленывают, туго-туго, прижимают к твердой груди.
Губы на шее. Опять. Рома хрипит тихо между поцелуями:
- Наша. Наша ты, Котен…
А я все вспоминаю тех мальчиков, не особенно уверенных и пытающихся прыгать вокруг меня, в Анапе, после нашей первой случайной ночи, моего долга, взятого ими в полном объеме. И сравниваю их с этими мужчинами. Не парнями, мужчинами. Уверенными и даже жесткими.
Они не спрашивают. Они ставят в известность.
И это пугает. И заводит.
И злит.
Потому что я никогда не была чьей-то. Всегда только своей. Собственной. И такая уверенность, такое желание присвоить напрягает.
Но в то же время я прекрасно понимаю, что сейчас не время и не место с ними скандалить. Отстаивать свою собственность. К тому же, учитывая что они творили со мной сегодня всю ночь, это очень спорный вопрос. Чья я собственность.
Поэтому только выдыхаю.
- Давайте потом поговорим. Я сегодня до пяти здесь буду. А потом в общагу пойду. Отдохну.
- С нами отдохнешь, - постановляет Дима.
- С вами я не отдохну!
- Это да, Котен, это да… - опять шепчет Ромка, возобновляя свое мурлыкающее разрушительное воздействие, ни дать ни взять – тигр, уламывающий самку на спаривание. И в любой момент готовый прихватить за холку.
Если вдруг брыкаться начнет.
- Вот именно! У меня уроки! У меня коллоквиум!
Это слово вызывает напряжение мыслительной деятельности на лице Димы и, наверняка, Ромы, потому что он даже целовать прекращает.
- Ладно. – Подумав, говорит Дима, - номер давай. И не вздумай неправильный назвать.
Я говорю номер телефона, он тут же делает дозвон. В кармане у меня вибрирует.
- Вечером мы заедем.
- Но я…
- Мы заедем. Поговорим. Просто поговорим.
- Или непросто… - опять мурлыкает Рома, оставляет напоследок смачный поцелуй на шее, Дима наклоняется в этот момент и коротко касается губами моих губ. А потом они меня очень быстро оглаживают, приводя в порядок платье и волосы, и открывают дверь в аудиторию.
Все это занимает от силы минуты три-четыре, наверно.
Я захожу в кабинет, опускаю глаза и быстро иду к своему месту.
Меня провожают взглядами.
Но преподавательница никак не комментирует, продолжает лекцию.
Я сажусь за стол и выдыхаю, стараясь усмирить бешено колотящееся сердце.
- Не знаешь их, значит? – ехидно спрашивает Тата, усмехаясь.
- Эээ… Понимаешь…
- У тебя засос на шее, - прерывает она мое блеяние.
Я охаю и хватаюсь за пострадавшее место.
Ромка, гад! Зверята, гады!
Тата смотрит на меня снисходительно, а потом копается в своей сумке, выуживает черный платок с черепами:
- На.
- Спасибо.
Я быстро повязываю на шею платок, стараясь не думать о том, насколько ненормально я теперь выгляжу – в платьишке в цветочек, мартенсах, платке с черепами на шее. И с горящими возбужденно щеками, всклокоченными волосами и бешеным взглядом.
Да, скромница. Самая скромная студентка факультета. Да.
Молодец, Элли.
Мо-ло-дец.
Я понимаю, что разговора не избежать, Тата явно обиделась, что я ей соврала. Но и говорить все тоже не могу. Просто не имею права. Зачем подставлять ее? И самой подставляться?
Надо что-то придумать, какую-то легенду.
Но никакой легенды не придумывается.
В голове шум и ступор.
Грудь, заласканная Ромкой, побаливает, сердце все никак не уймется. Руки дрожат.
Ладно. Все решим. Ладно.
На перемене Тата молча встает и идет к выходу. Обиделась.
Мне совсем не хочется, чтоб она обижалась, она мне безотчетно нравится.
В ней чувствуется какая-то цельность, порядочность и в то же время уязвимость.
За всеми ее татуировками, внешним видом оторвы, я вижу нежную девочку, которую легко обидеть.
Легко обмануть ее доверие. Я по сравнению с ней – мамонт толстокожий.
Не могу этого объяснить. Не понимаю сама, как это чувствуется. Но это есть.
- Тата!
